Теория невероятности

На удивление, встреча с депутатами прошла не утомительно и просто, при явном доминировании «президента». Покочевряжились для пиара, пошумели, посмеялись и разошлись каждый, с чем пришел. Серьёзных вопросов никто не поднимал: попробовали бы только испортить настроение «президенту». Даже самый недалекий из депутатов понял, что сейчас лучше промолчать, чем после расхлебывать… «Президент» тоже предпочитал поверхностный разговор предпочтительней разбирательств в запутанных законодательных дебрях, вопросам о трясущейся в лихоманке экономике и анализу разбалансированных финансов страны. В этих трущобах не только черт ногу сломал, но и баба Яга зубы потеряла. Так, что все прошло замечательно, можно сказать, душевно.

Только перед сном, лежа в постели, Николая настигли прежние размышления: «На его месте должен был быть я. Нам Мойры подменили судьбы…» И ему стало одиноко и тоскливо от того, что больше никогда ему не встретиться с Двойничком – он даже не знал, как его зовут – прошел человек по жизни рядом и исчез. «А через семьдесят лет на земле почти никого не останется из нынешних семи с половиной миллиардов человек…» – мелькнула к чему-то в голове мысль, смыкая ему веки, и понеслось всё в темную, мягкую неизвестность.

* * *

Второй раз в жизни шаровая молния посетила обитель Николая, что в человеческой жизни практически исключено, не считая уверений в подобном разных сомнительных личностей, предлагающих принять на веру диковинные обстоятельства встреч с загадочной посланницей.

Удивительным было то, что таинственное внутреннее чувство настаивало, что это та самая молния, навестившая Николая в юности. Она была тех же размеров и формы, действуя с той же самоуверенностью, что и прежняя, явилась через приоткрытое окно и ни здрасте вам, взялась за обследование помещения. А после замерла в метре от лица хозяина, и уставилась, как в невесть что.

Николая, не к месту, разобрал истерический смех. Его трясло и подергивало. Но совершенно невероятной оказалась реакция молнии на такое поведение: она начала вибрировать и трястись, как телега на мостовой, и тоже, пожалуй, от смеха. Двойник президента размыслил, что ему это привиделось, задержал дыхание и замер: молния продолжала плескаться в эмоциях радости, насколько можно было предположить.

«О, так она ко мне благоволит – значит, ещё поживем…»

Молния перестала вибрировать, залетела за шкаф (хотя размеры не позволяли ей туда проникнуть – видно, плевать она хотела на наши законы) и тем скрыла своё присутствие.

Николай стоял, замерев, в ожидании появлении незваной гостьи. Он был уверен, что она должна обязательно удалиться через окно. Сколько времени прошло, и шло ли оно вообще, неизвестно, но, в конце концов, хозяин апартаментов не выдержал соблазна и полез искать пришелицу за шкафом. В его голове при этом была весьма простая мысль: «Может, ей помощь нужна?»

За шкафом ничего не было, даже пыли. Наверно, «она» вытерла. Про обслуживающий персонал Николай как-то не подумал. «И что она этим хочет сказать? Что я брежу? Что её нет, а я сплю? Какой тут сон или бред, когда только что вошел посыльный и вручил документы на задание и инструктаж. Вот я их держу в руке и мну. И завтра утром они никуда не исчезнут, как бы мне и ещё кое-кому ни хотелось…»

В голове крутилась одна и та же музыкальная фраза: «Что наша жизнь? – игра…», – без продолжения и мелодии. И сколько ни мудри, ни выгадывай, ни хитри, а всё сложится не по-твоему, а по замыслу этой дурацкой фразы, как высоко в небо ни удалось бы тебе пробраться в стремлении покорить «то, не знаю что».

* * *

Кудрявая болонка подбежала к скамейке в общественном сквере, и привычно, опершись задней ногой на удобную опору, справила нужду, облегчив тело и подняв настроение. Собачка тявкнула от удовольствия, чем насторожила двух мужчин оккупировавших скамейку для важного разговора. Разговор не мог быть не важным, так как внешний вид собеседников не располагал к мысли о случайной встрече, чего, по-видимому, им очень хотелось. Скорее всего, их тактический ход оказался неверным.

Один был в объемном кучерявом парике (никто бы не сказал об этом, но все бы так подумали), спадавшем густыми кучеряшками-бакенбардами к самым губам. В странном котелке на голове, в удлиненном сюртуке и с тростью: а-ля Пушкин – ни дать, ни взять. Похоже, его маскировка была не случайна, а схожесть с известной личностью была продуманной умышленностью, чтобы в случае нежелательного развития событий, свидетели, как один сослались бы на Пушкина.

Этой самой тростью, он слегка поддел болонку под зад и заслужил её уничижительный взгляд.

Что скрывалось за окладистой бородой, пышными усами и большими темными очками второго собеседника, одному богу было известно. Его кепка с козырьком не оставляла никакой надежды рассмотреть на лице хоть один клаптик кожи, выдать хоть одну примету физиономии.

– Мне нужна качественная работа, без каких-либо последствий. Надежность исполнения заказа должна быть гарантирована безусловно… – тихо произнес Борода.