Теория нравственных чувств

Человек, идущий на смертную казнь, не вызывает к себе презрения, но он становится презираемым, когда его ставят к позорному столбу. В первом случае его поведение может привлечь к нему всеобщее уважение и восхищение; его может поддержать сочувствие присутствующих и облегчить ему самое ужасное из бедствий, состоящее в сознании, что несчастье его, кроме него самого, никого более не касается. Но во втором случае толпа не ощущает никакого сочувствия к человеку, или, если она и ощущает его, то не вследствие испытываемых им страданий, которые не могут быть велики, но вследствие тех мучений, которые вызываются в нем сознанием, что никто не разделяет его позора; жалость к нему возбуждается его стыдом, а не его страданием; стыд за него заставляет присутствующих краснеть и опускать глаза. Он унижен, он считает себя навеки опозоренным наказанием, хотя он и не заслужил его своим преступлением. Человек, мужественно умирающий, твердо надеющийся на всеобщее уважение и оправдание, сохраняет невозмутимый спокойный вид: если он не утратил чести самим преступлением, то и казнь не отнимет ее у него. Он не опасается, что его положение вызовет насмешку или презрение, поэтому, не нарушая приличий, он может сохранить не только спокойствие, но даже принять гордый и торжествующий вид.

«Великая опасность имеет нечто чарующее, – говорит кардинал де Рец, – ибо с нею сопряжена бывает слава, даже в случае неудачи. Но небольшая опасность только тягостна, ибо неудача сопровождается в таком случае потерей доброго имени»16. В основе этой истины лежат те же законы, что и в вышеприведенных замечаниях о наказании. Мужество человека выше страданий, нищеты, опасности, самой смерти; ему не для чего доходить до крайнего напряжения, чтобы презирать их. Но видеть свое несчастье поруганным и осмеянным, быть, так сказать, торжественно отданным на всеобщее презрение причиняет страдания, перед которыми может не устоять самое непоколебимое мужество. Всякое физическое мучение переносится легче в сравнении с презрением.

Глава III. Об искажении наших нравственных чувств привычкой восхищаться богатыми и знатными людьми и презирать людей бедных или незнатного происхождения или пренебрегать ими

Хотя наша готовность восхищаться богатыми и знатными людьми, даже почти поклоняться им, презирать людей бедных и незнатного происхождения или по крайней мере пренебрегать ими одинаково пригодна для установления и для сохранения отличия званий и порядка в обществе, тем не менее та же самая склонность представляется первоначальной и главной причиной искажения наших нравственных чувств. Во все времена моралисты жаловались, что знатность и богатство весьма часто бывают окружены почетом и уважением, которыми следует награждать благоразумие и добродетель, и что к бедности и ничтожеству часто относятся с презрением, которое должно бы быть обращено исключительно на сопровождающие их порок и невежество.

Нам хочется одновременно, чтобы мы были достойны уважения и чтобы нас уважали; мы боимся, как бы мы не оказались достойны презрения и как бы нам не выказали его, но, вступая в жизнь, мы скоро замечаем, что не одно только благоразумие и добродетель окружены почетом и что не один только порок и невежество вызывают презрение. Мы видим, что внимание и уважение людей чаще оказывается богатым и знатным, чем благоразумным и добродетельным; что пороки и невежество первых менее презираются, чем бедность и безызвестность честных людей. Главная цель подражания и честолюбия состоит в наслаждении от уважения и восхищения других людей. Для достижения этой цели нам открываются две дороги: одна состоит в благоразумии и в приложении его к жизни, другая – в приобретении богатств и почестей. Нашей способности подражания представляются два типа характера: с одной стороны, гордое честолюбие и тщеславное корыстолюбие, с другой – скромность и справедливость. В своих поступках мы можем руководствоваться двумя различными образцами: один очаровывает нас своими яркими красками, другой – более правильными и более чистыми формами; один привлекает и сосредоточивает на себе взоры всех людей, другой едва заслуживает внимания самого благоразумного наблюдателя, ибо мудростью и добродетелью действительно восхищается только избранный и крайне ограниченный круг в высшей степени развитых людей.

Наибольшее число людей почти благоговеет перед богатством и знатностью, и, что удивительнее всего, восхищается и благоговеет самым бескорыстным образом.