Теория описавшегося мальчика

И вдруг все внутри организма Якова Михайловича мелко затряслось, затем в мгновение застопорилось, концентрируясь внизу живота, а потом в несколько импульсивных мгновений покинуло тело психиатра, сделав его нижнее белье некомфортным.

Настя почувствовала, как его сноровистые пальцы вдруг ослабли, как губы жадные вдруг закрылись, пряча язык, а нос задышал просто…

— Как-то вот так, — проговорил Яков Михайлович и помчался в ванную. Оттуда он прокричал «располагайся тут», а сам залез в душ, смывая с себя все лишние запахи былого дня и не совсем удачной любви. Психиатр стоял под горячими струями душа и размышлял о своей новой знакомой, посланной ему из прошлого. Ведь зачем-то она появилась перед самым главным днем его жизни. И опять мысль его застопорилась на ответе, что все предопределено, что рефлексии напрасны…

Когда он вышел, то обнаружил ее в спальне. Она стояла по пояс голая и прекрасная, держа в одной руке бутылку шампанского, в другой — зажженную сигару. Ее подмышки удивляли черным цветом, но Яков Михайлович спохватился, что девушка из российской «истории», тогда не брили, жили натурально, волосатыми. Он облизнулся, чувствуя, как вновь обретает силы. Здесь Настя сунула сигару себе в рот, запыхтела ею как паровоз, а двумя пальчиками освободившейся руки прикоснулась к юбкам, и они, все семь, разом обрушились к ее щиколоткам, обнажая девушку целиком. Яков Михайлович, глянув на низ Настиного живота, сдавленным голосом проговорил: «Черный треугольник Малевича», скинул с себя халат и возбужденным павианом бросился на девушку.

Наконец он забрался туда, куда желал, родив женский стон… Далее все происходило как у большинства из рода человеческого, но не без изысков. Обливались шампанским, пускали его ртом друг в друга пенными струйками. Он разошелся и запустил ртом полбокала игристого в черный треугольник Малевича, из которого весь напиток вылился ему на безволосую грудь… Когда он в очередной раз взбирался на пик блаженства, в момент падения в бездну Настя слегка прижгла ему сигарой ягодичную мышцу, отчего падение в бездну Якова Михайловича растянулось до помешательства. Он кричал, как бегемот на солнце, а она смеялась, защищаясь от брызг любви, выставив вперед розовую ладошку…

А потом они отдыхали.

— Ну, ты даешь! — похвалил Яков Михайлович.

— Да и ты не промах! — улыбалась Настя, глядя ему в лицо такими огромными черными глазами, что он отражался в них.

Яков Михайлович выпустил сигарный дым и признался, что зад болит от ожога.

— Пройдет, — пообещала она.

— Так зачем ты здесь? — спросил он.

— Тебе плохо разве?

— Потрясающе. И все же?

Она потянулась всем телом, да так изящно и соблазнительно, что Яков Михайлович вновь потерял способность управлять мыслительным процессом.

Она облизала его ухо и прошептала:

— Всему свое время!..

В этот момент он уже жил в ней, переместив мысль в совсем другой орган.

На этот раз все происходило нежно, как у юных влюбленных, и Яков Михайлович то и дело взывал к потолку:

— Господи!.. — просил чего-то. И к родительнице: — Мама-а-а!

И она простонала что-то короткое, на незнакомом языке, наверное на цыганском…

Им в номер принесли гостиничную еду — вареную курицу с пюре и салат «оливье» по-ковровски — со шкварками. Они разодрали курицу на две части, забрызгав лица жиром, и быстро, жадно и молча ели.

Потом валялись в кровати. Яков Михайлович даже вздремнул и похрапел малость. А вышедший из моды плафон спальни храп отражал. После в местных телевизионных новостях сообщили, что на следующий день состоится третий, заключительный концерт человека-ксилофона Ивана Диогеновича Ласкина.

— Ненавижу!!! — зашипел Яков Михайлович, глядя на портрет своего врага, схватившись за простыни так, что костяшки пальцев побелели. — Сволочь!!!

Настя лишь улыбалась.

Дальше дикторша поведала, что город наполнился туристами, а из столицы прибывают очень почетные гости и, по слухам, даже ждут Президента страны.

— Якову Михайловичу привет! — неожиданно для себя произнесла дикторша, и было видно, как она смутилась.

— Ах, мерзавец! — продолжал неистовствовать психиатр. — Убью-у-у-у!.. Еще издевается!

Настя гладила его по небритым щекам и успокаивала.

— Убьешь! — поддерживала. — А я, по-твоему, зачем здесь?

— Зачем?

— Помогать тебе.

— Ты что, киллер? — хмыкнул.

— ???

— Ты убийца?

— Нет, что ты!.. Я Настя. Полякова.

— Да знаю я уже!.. Ишь ты, антиматерия он!!!

— А ты где пластинку взял? — спросила девушка невзначай.

— A-а, случай! Просто получилось!

— Купил?

— Нет, такие не продаются.

— Где же?

— В депозитарии…

— ???

— Да ты же не знаешь, что это. — Яков Михайлович уселся в кровати, прислонившись к спинке, которая заскрипела и прогнулась к самой стене. — Есть в банках специальные хранилища с ячейками, шкафчиками такими с ключиками. В них ты можешь хранить ценности, документы разные, украшения… Ну, когда уезжаешь, надежнее оставлять банку на хранение.

— Поняла. — Настя запустила пальцы в шевелюру немолодого любовника.