Теория падений (Записки зонального менеджера)

— Да-а, модели, наверное, к показу готовятся?

— Нет, это Адбериев назначил встречу проституткам. Выбрал одну и уехал. Он часто так делает.

— Обалдеть! — словно обрадовавшись, воскликнул Радик. Теперь так получалось, что он всему был рад, все воспринимал с истеричной восторженностью.

Отлично, что кончился сентябрь и, как всегда, так много нового открывает и предлагает октябрь.

И как всегда, когда все хорошо, Радика что-то тревожило и страшило, некое темное, слепое пятно на его душе предостерегало от чего-то.

“Лорке сказал, чтоб не ждали меня. С тоской и тревогой поцеловал маленького Германа. В супермаркете “Пятерочка” купил дешевые презервативы, особо чувствительные. В парфюмерном магазине украдкой опрыскал себя парфюмом из пробника. Машина Славы уже стояла возле метро. Я увидел, как вздрогнули девушки на автобусной остановке, когда я пошел и сел в этот роскошный автомобиль. Со странным чувством смотрел я из окна на рынок, на торгующих бабушек, на нерусских людей за лотками с овощами, на бедные советские машины, я смотрел с жалостью и превосходством. Как это ни смешно звучит, я уже чувствовал себя избранным, особенным. Машину вел один из главных телохранителей Славы, и я понял, что меня всегда удивляло в его лице. На нем как будто сделана грубая пластическая операция. Мне казалось, что этот человек — убийца, и каждое убийство отпечатывалось на его лице в виде этих глубоких мученических морщин по краям глаз, в виде этих горьких, истеричных носогубных складок, в виде этих развитых желваков и челюстей, будто всякий раз, когда он нажимал на курок, он сильно стискивал челюсти.

Это была дача, похожая на Большой театр. Бескрайний участок с каналом, впадающим в огромный водоем, другого берега не видно, наверное, озеро какое-то. По каналу плавала гондола. Гондольер в пиратской повязке и с бесцветным официантским лицом. У причала несколько яхт. И много-много людей на территории. Несколько раз я встречал клиентов своих магазинов. Они присматривались и мучительно пытались узнать. Чуть стемнело, и заметнее стали факелы, освещающие дорожки, беседки, лужайки. Славы не было. От страха, смущения и неприкаянности стал напиваться. Смотрел на всех исподлобья и хмыкал в гулкий стакан с виски. Официанты наперебой приставали с напитками. Мне захотелось как-то приколоться, и я понял тогда, что напиваюсь. Нечаянно залил сигареты виски. Тянул так, что сигарета искрила и чувствовался вкус древесного спирта. Неловко перед Славой, что уже набрался. И я обрадовался, что есть Слава — как отец или брат, которых у меня не было.

Я долго искал туалет. Смешно, перед женским туалетом была очередь, как в “Макдоналдсе”, а мужской пустой.

Я мочился и радовался, что у меня есть Слава, что в стиле нон-фикшн напечатают мою книгу, что я буду работать в его авиапарке, что у меня наконец-то начинается новая, необыкновенная жизнь, что тот, магазинный, я умер и еще какие-то очень хорошие, смелые, яркие, обнадеживающие мысли и планы. Я чувствовал себя прекрасно пропащим молодым парнем, у которого все только начинается и уже никогда не кончится. И еще я с радостью и любовью подумал о жене и маленьком сыне. И чего я боялся? А правда, чего? Нет, чего?

Три одинаково прекрасных девушки стояли у подоконника, одна спешно снимала жгут с руки.

— Девчонки, а вы кто? — пьяно усмехнулся я.

— А мы устрицы! — хором, отрепетированно ответили они.

— Ясно, — сказал я. Хотя было не ясно.

Они, наверное, принимали меня за богатого молодого ловеласа. Девушки неловко замерли, будто ожидая от меня чего-то, а я замешкался, и они усмехнулись с превосходством и смущенным нетерпением обслуживающего персонала. Я насмешливо покачал головой, ушел и слегка заблудился на затемненной огромной веранде. С пьяной усмешкой наткнулся на что-то, опрокинул плетеные стол и стул, загремела тяжелая пепельница, и в этой темноте я вдруг вспомнил, что одна из тех девушек была участницей проекта “Дом-2”. “Девушка, а ведь мы с вами встречались? — надо было спросить мне. — А, да, я вас видел по телевизору!” — мне надо было удивиться и захихикать, и автограф попросить на грудь. Это точно была она. Мне стало теплее и радостнее, будто встретил родственницу. Я даже не удивился. Чуть пошловато, конечно, что мы здесь, а так — ничего удивительного…

Ночь была ослепительно черной, тропической. В глубине этого стадиона на ярко освещенной сцене какая-то женщина пела под караоке песни Патрисии Каас. Где-то сбоку от себя в ослепительно сияющем пузыре я слышал разговор двух теток.

— Да ты че? Это — too much!

— Ну. Я снова прошу: Принесите, пожалуйста, нам Куантро. А он говорит: Нет!

— Да-да, знаю, эти французские официанты такие злоебучие!

— Я снова думаю, может, не понял: Пожалуйста, Ку-ан-тро! А он: Извините, у нас его нет. Да как же, еб твою мать, нет, когда он у вас на барной стойке на самом виду стоит! Мордой ткнуть, что ли?

— Да ты че?

— А он такой поднял свой пальчик и говорит, мол, а-а и противно так по-французски произносит: Кю-ант-хе! Ну не мудак?!

— Это toomuch-ово! Они там все националисты!