Теория развития религиозной доктрины. В переводе Малимоновой С.А.

6. Давайте оставим этот общий обзор системы и обратимся к истории формирования какого-либо из католических догматов. Как это замечательно, как признают почти все непредубежденные люди, прослеживать ход дискуссии от ее первых затруднений до ее точного и определенного исхода. Безусловно, очень интересно наблюдать, как великая идея овладевает умами тысяч людей, благодаря своей жизненной мощи, не являясь управляемой или ограниченной, но являясь «как бы горящим огнем»8, как замечает пророк, «заключенным» в них, и хотя они «истомились, удерживая» ее, но не могли бы остановиться, и она росла в них, а в дальнейшем родилась через них, возможно, в течение многих лет и даже многих поколений; так что доктрина, можно сказать, скорее, использует сознания христиан, чем является использованной ими. Удивительно видеть, с каким напряжением, колебанием, нерешительностью, прерыванием, с каким шатанием вправо и влево, с каким множеством поворотов, но с какой уверенностью в своем продвижении, с какой точностью в своем марше и с какой законченной полнотой доктрина развивалась, пока целостная истина не стала «самоуравновешенной по центру», шаг за шагом, единственной, абсолютной, интегрированной и неделимой с течением времени! Удивительно видеть, как даже ересь лишь помогала обрести этой доктрине новые формы и способствовала ее дальнейшему развитию с такой силой, которая превосходила всякое сомнение, и в такой гармонии, которая ставила в тупик всякую критику; также и когда Божественный Создатель наложил на Христа испытания через лукавого, Он был только укреплен нападением, всегда оправдан в Своих высказываниях, и Он всегда побеждает, когда Его судят.

7. И весь этот мир мысли есть раскрытие нескольких слов, произнесенных как бы невзначай рыбаками Галилеи. Вот еще одна тема, которая более всего относится к той части предмета, которой я предлагаю ограничиться. Разум не только подчинился, он служит Вере; он разъясняет ее свидетельства; он возвысил неграмотных рыбаков до философов и богословов, он извлек из их слов смысл, о котором их непосредственные слушатели и не подозревали. Странным, безусловно, является то, что Иоанн стал богословом, как и то, что Святой Петр стал правителем. Это явление, присущее Евангелию, оно является отличительным признаком божественного. Значительная часть изречений, переполняющих Евангелие, допускают развитие [1]; в них есть жизнь, которая проявляется в движении вперед, истина, которая имеет признак последовательности, реальность, которая является применимой в потенциале, глубина, которая переходит в тайну. Ибо они являются представлениями о том, что реально, занимают определенное место и имеют необходимую опору и смысл в Великой системе вещей, а также внутреннюю гармонию и совместимость с тем, что с ними связано. Какая форма язычества может дать к этому параллель? Какой философ оставил свои слова потомкам как талант, который можно было бы поставить в рост, или как рудник, который мог быть разработан? Признак ереси в том и заключается, что ее догматы бесплодны, у нее нет богословия, поскольку это ересь, она не имеет ничего. Отнимите у нее остатки католического богословия, и что от нее остается? Полемика, объяснения, протесты. Ересь обращается к библейской критике или свидетельствам религии за неимением собственного основания. Ее formulae9 заканчиваются сами по себе, без развития, потому что это просто слова, они бесплодны, потому что они мертвы. Если бы они имели жизнь, они бы росли и раскрывались; или же, если они действительно живут и приносят плоды, то это только как «сделанный грех рождает смерть»10. Ересь развивается в распад, она ничего не создает, она не стремится к системе, ее итоговый догмат есть лишь отрицание всех догматов, любой теологии, соответствующей Евангелию. Неудивительно, что она отрицает то, чего не может достичь.