Теория стаи

Знаменитый Нострадамус, самый точный из предсказателей (погрешности в предсказаниях, по оценке оптимистов, — не более 5%, а по оценке пессимистов — не более 50%), — тех предсказателей, которых все-таки не ставят на один уровень с библейскими пророками, — за несколько сот лет до рождения Наполеона предсказал его появление — и назвал Антихристом.

Примечательно, что Нострадамус назвал Антихристом не Гитлера, который более все прочих в истории пролил крови, не Ленина или Сталина, выжигавших любые формы внешнего христианства, а Наполеона — человека набожного, принявшего ислам, веровавшего в индуистское переселение душ и плюс к тому помогавшего католицизму столь существенно, что заслужил одобрение римского папы!

Итак, Лев Толстой, Нострадамус, Philippe… В таких случаях обычно принято привлекать также авторитет библейских пророчеств. Что ж, возможно и это. Однако исследование одного только стиха из Апокалипсиса (Откр. 9:11) потребует значительного места и времени, для противящихся же может показаться надуманным, поэтому целесообразно его опустить — тем более, что углубление в теорию стаи на историческом материале XIX и XX веков и без того со всей очевидностью показывает, что Наполеон действительно является осью всей Новой истории.

Путь каждого из перечисленных мыслителей к осмыслению значения Наполеона в мировой истории был индивидуален, и хотя Лев Николаевич жил позднее предсказателей и теоретически с их предсказаниями мог быть знаком, обратил он внимание на Наполеона, разумеется, вовсе не потому, что на него указывали авторитетные спириты. В жизни Льва Толстого все было гораздо проще. У человека в доме несчастье: он женился по страстной любви, в доме царствует истеричка, от которой просто так не избавишься. Перед Львом Николаевичем вопрос стоял вполне конкретный и практический: как жить дальше? Как изменить враждебные его душе обстоятельства? Как противостать угадывающемуся в недалеком будущем четырехугольному треугольнику?

Убить? Но кого? Себя или ее?

Убежать из дому? Логично, ведь надежды на то, что обосновавшаяся в его доме хозяйкой обвенчанная и благословленная госпопом женщина очистит от своего присутствия мужнино наследственное имение, не было.

А может быть, попытаться ее перевоспитать? Попытаться доказать этой истеричке, что есть в мире красота и жизнь, а не только преданность иерархическому началу?

Лев Николаевич попытался доказать. Словами не получилось.

А может удастся образами?

Борьба с Наполеоном была попыткой выправить супружеские неурядицы. Это очевидно, ведь до свадьбы, еще до страстного влюбления в Софью Андреевну, Лев Николаевич жил романом о декабристах, но после первых же истерик жены «вдруг» отказался от прежних планов и погрузился в работу над «Войной и миром», символической историей противостояния Пьера (Пьеро — Иванушки-дурачка — России) — Наполеону (сверхвождю — завоевателю России).

Именно так: «Война и мир» — не просто противостояние внутренне благородного Пьера закономерным образом складывающимся вокруг него обстоятельствам, внутри которых естественно чувствуют себя только разного рода карьеристы, но это история противостояния его, Льва Николаевича, отчетливого биофила и неугодника — сверхвождю-некрофилу. Это так, потому что сомнительно, чтобы «самонадеянное ничтожество» возмущало подсознание (а без эмоциональной вовлеченности шедевра не написать!) Льва Николаевича всего лишь как внутристадная биологическая единица, которая случайно, по стечению обстоятельств получила власть над Европой; нет, Наполеон для такого ума, как у Льва Николаевича, — противоначало.

Наполеон — лишь форма, позволяющая исследовать не столько конкретные обстоятельства, сколько через них некоторую сущность. Но это не просто постижение мировоззренческих вопросов, безусловно интересных самих по себе, но попытка решения наболевшего вопроса — бытового, семейного.

Как ни велика истина о духовном величии России, предреченная множеством пророков по всему лицу земли, начиная от Индии и кончая Соединенными Штатами, начиналась «Война и мир» вполне естественно, с первой брачной ночи Толстого и Сонечки Берс, после которой Лев Николаевич оставил знаменательную запись в дневнике: «не она…»

Иными словами, Лев Николаевич если не понимал, то чувствовал, что постижение теории стаи на привычном ему языке художественных образов есть ступень к решению проблем в том числе и в отношениях с взаимодополняющим полом!

Мысль парадоксальна, но верна.

Да, не хотел Лев Николаевич быть частью коллективного мужчины коллективной женщины — и восстал против сверхвождя — как дальше будет показано, закономерно предреченного аналогом антихриста.