В мирное, относительно спокойное время, когда сверхвождь — «внешник», но пока еще не агрессор, когда «болото» повсюду непроизвольно «внешнеет», а оставшиеся немногочисленные «внутренники», соответственно, не имеют никакой власти, для субвождя-«внешника» опасны только ему подобные конкуренты.
Другое дело, если этот субвождь уже стал среди «внешников» главным, эдаким эрзацсверхвождем (сверхвождь психоэнергетически выдохся, все однотипные конкуренты субвождем постепенно уничтожены или они сами перебили друг друга), то опасны ему становятся уже «внутренники». Тем более что кандидат в очередные планетарные сверхвожди — «внутренник».
Но когда же субвождю опасны и, следовательно, в первую очередь ненавистны
В следующих двух случаях. Во-первых, когда субвождь деградирует до состояния «планетарный сверхвождь» — от спровоцированных
Второй случай — когда субвождь сильно напуган, в частности, когда войско его от вторгшегося сверхвождя бежит. Субвождь пугается сам (повесят! в зоопарке показывать будут!), к тому же непроизвольно вовлечен в панический ужас, охвативший толпы своих
Все эти повороты и наблюдаются в истории. Так было и во времена Сталина.
До середины 30-х Сталина бьют по шее на мавзолее, армейские подхалимы публично грозят отрезать уши. Сталин терпит, подолгу готовясь к каждой акции истребления субвождей-конкурентов — Троцкого с бандой, армейских иерархов, «червонцев» («червонные казаки»; костяк — донские казаки), остатков православной иерархии, сектантов.
Наступает 1937 год. Сталин вдруг ощущает в себе способность одним махом истребить остатки независимых от него субсубвождей — но, прежде всего, «внешников». И ощущает не только способность, но и потребность, исходящую от фюрера. А поскольку Сталин возможность кровавой бани устранением в предыдущие годы наиболее сильных субвождей уже подготовил, и позволить себе эту баню уже может, то, разумеется, ее и устраивает.
Полагая, естественно, что совершает несомненно хорошее дело.
А вот ко «внутренникам» Сталин до войны был безразличен, — хотя некоторые к их истреблению и подталкивают. Действительно, после многолетнего интернационализма, когда друг другу внушали, что национального характера не существует, но есть только классовые интересы, низовые функционеры вслух при Сталине уже начинают удивляться, почему на табличках вожделенных многими кабинетов редакций главных идеологических газет страны «Правда» и «Известия» — сплошь еврейские фамилии, а во главе учреждений русского искусства не встретишь ни одного русского; все это, как указывали Сталину, — недвусмысленные проявления конкурентных поползновений к власти. Сталина-Джугашвили ущемление интересов русского народа, естественно, тронуть не могло, однако в этой ситуации поучительно то, что до войны евреи Сталиным как конкуренты не воспринимались. (Это касается только типичных для еврейства «внутренников»; горсточка же евреев-«внешников», последователей Троцкого и самих, кстати, ярких антисемитов, была разгромлена еще в двадцатые годы.) Это строго закономерно — «внутренники» при «внешническом» сверхвожде могут быть максимум говорливой оппозицией. В вялотекущей форме якобы антисемитизм стал появляться лишь в 39-м, только с появлением Берии. Впрочем, призрак антисемитизма вполне удовлетворялся тем, что в редакциях главных газет все остались на местах, только известного рода фамилии стали заменять на стилизованные под русские псевдонимы. Кроме того, стали появляться все более и более шовинистические («патриотические») статьи — якобы прорусские. (Чтобы понять смысл этого ныне взваливаемого на Сталина «русского шовинизма», надо вспомнить, что следующая волна «русского шовинизма» накатилась на Россию в 1990‑х, идеологи — тоже безнадежные во «внутренническую» эпоху оппозиционеры — казаки-«внешники», генетически происходящие от хазар, то есть тоже, несмотря на русский язык, не русские.)