Теория стаи

Сражения происходили по большей части в горах или так называемых сопках, по которым русским артиллеристам практически невозможно было перемещать тяжелые полевые неразборные орудия-трехдюймовки. У японцев же на вооружении были разборные горные орудия, которые перевозились ими во вьюках. Неравенство очевидное, лишавшее русских солдат огневой поддержки.

Пулеметов у российских войск на несколько сот тысяч пехотинцев и кавалеристов приходилось с полсотни, не более, а вот у японцев их было, похоже, несчетное число.

У русских были одни только шрапнельные снаряды, при разрыве дававшие множество маленьких пулек, и достаточно было японцу спрятаться в дрянной рассыпающейся глинобитной фанзе, как он становился на поле боя для артиллерии практически неуязвимым. В отличие от русского солдата, которого обстреливали бризантными снарядами.

Кто виноват во всем этом, как не высшее — известной национальности — руководство?

Да, действительно, высшее руководство состояло из генералов-немцев — не только педантичных, но и очень спокойных. Спокойствие их заметнее всего было во время убийства русских пехотинцев в соседней части — генералы-немцы на помощь, поперек азам военной науки, не приходили. После разгрома соседей начинали убивать и их подчиненных тоже — и тоже при полном спокойствии генералитета. Немцы в штабах оставались живы-здоровы, ежемесячно получали положенное им жалование, услаждались наградами от своего единоплеменника-царя, обильно ели и педантично посещали отхожее место.

Явное предательство немцев замечали все, но когда главнокомандующий Куропаткин послал телеграмму императору Николаю II с просьбой (!!) заменить навязанных двором немцев, обычно бесхарактерный Колька-Миколька (так помазанника православной церкви звали в Москве уже в 1904 году) проявил твердость, ему обычно не свойственную, — и распорядился немцев при командных должностях оставить. (И все это еще до появления при дворе германофила Гришки Распутина! Что может русский главнокомандующий, профессор Академии, против немца или конокрада-германофила? «Внутренничество» охватило Кольку-Микольку позднее — видимо, тактическое — в противовес сладкой парочке Гришки и Александры Федоровны.)

Штабс-капитан граф Алексей Игнатьев, русский, с горечью наблюдал, как с позиций в панике бежали целыми полками, — такого в истории русской армии со времен Аустерлица не было! — и тоже объяснял происходящее только «странным» командованием.

Но граф Игнатьев, оскорблявшийся бегством русских полков (кроме сибиряков), — бегство само по себе приводило к излишним потерям в живой силе, — не учел, что и рядовой солдат был не тот, что прежде.

Дело в том, что перед русско-японской войной был изменен порядок набора в армию! Была введена всеобщая воинская повинность! Впервые в истории России.

Вместо неугодников под ружьем оказалась толпа. Кроме того, помимо толпы русских в армии оказалась еще и толпа инородцев.

Для Игнатьева, как и для всех логически не осмысливающих сущность происходящего на планете, — по бумагам русский он и есть русский — следовательно, как и в 1812 году, способный проявлять геройскую стойкость.

Но русские разные.

Есть исполнители, а есть неугодники.

Только неугодники способны действовать так, что Наполеон погружался в трудности с мочеиспусканием, а у враз поседевшего Гитлера начинали трястись руки и ноги. А вот исполнители, отцы будущих комсомольцев, полками бегали с позиций с воплями о наступлении японской кавалерии — хотя у японцев кавалерийских частей вообще не было.

Однако граф Игнатьев в теории стаи недоразобрался: для него существовал только русский солдат его первой молодости — времен рекрутских наборов. Только такого русского солдата Игнатьев знал досконально, его застал до поступления в Академию, о нем же он читал у Толстого в «Войне и мире» и в «Севастопольских рассказах», и его, солдата-рекрута (и, видимо, Льва Толстого), любил.

Естественно, раз он не мог не любить их общества, то, следовательно, не мог не любить и территории, их притягивающей.

Что это именно так, показали дальнейшие события жизни графа Игнатьева.Выбирая между обществом неугодников и обществом ужирающегося водкой на ворованные деньги, а впоследствии ушедшего в эмиграцию офицерья и немецкого генералитета, граф Игнатьев предпочел Россию.

Предпочтение это стоило графу Игнатьеву всего его состояния.

Вот как это было.