Теория вечной жизни

Если мы примем идею этих трех возможностей или дорог, мы поймем, почему различные концепции посмертной судьбы души, преобладавшие в разные эпохи, кажутся такими противоречивыми. Разные народы и разные религии, в соответствии со своим типом или природой, почти всегда преувеличивали одну, другую или две из этих возможностей и почти никогда не могли учесть все три в равной мере.

Тысячелетиями египетские правители выражали своими мумиями твердое убеждение, что они воздержались от всякого зла, будут оправданы на суде и должны непременно стать Озирисом, то есть войти в мир рая. Обожествление или рай стали представлять нормальное место назначения души человека определенной касты, а другие некогда столь же возможные варианты канули в забвение. В позднем средневековом христианстве, с другой стороны, доктрина ада стала настолько грозно и зловеще преувеличенной, что только жизнь особой святости могла спасти человека от ужасного descensus Averno[48].

Но в наше время философы, изучавшие эти вопросы с какой-либо степенью аутентичности, как Ницше и особенно Успенский, снова описывают идею возвращения или повторного входа в такой же круг физической жизни как норму и опускают идеи ада и рая почти полностью. Учитывая посредственность великой массы обычных жизней, эта последняя теория может быть и в самом деле более общеприменимой.

С другой стороны, все описанные воззрения могут быть объединены и примирены только с принятием трех возможных участей души, со всей той космической моделью, которая определяет эти возможности.

Теперь нам становится ясно, почему все традиционные описания суда кажутся столь необычайно запутанными. Это потому, что они пытаются выразить одновременно три участи – освобождение, проклятие и новое человеческое рождение или возвращение – открытые перед развоплотившейся душой. Чтобы показать это, авторы этих необычайных композиций должны были изобразить различные части Вселенной, с которыми эти различные судьбы связаны, и их отношение друг к другу, как мы попытались сделать в очень упрощенной форме с помощью четырех соединенных кругов различных времен.

Таким образом, с одной точки зрения, образы суда были созданы, чтобы символизировать дальнейшую судьбу души человека по окончании каждого круга существования. С другой стороны, они пытались показать всю иерархию миров – от минерального до электронного, от ада до небес – к одному из которых прошлая память, стремления, томления и некое коренное сродство души ее неизбежно предназначали.

Суд поэтому изображался как торжественный момент, когда все составляющие части человека, вся его прошлая память о добре, зле и равнодушии, сводятся вместе и запечатываются в подходящий организм и форму существования. Все такие рассказы подчеркивают, что на этом перекрестке все стороны человека, даже самые тайные и скрытые, о существовании которых он обычно не подозревает, должны объединиться и свидетельствовать о нем.

Об этом субъективном, приговаривающем самого себя аспекте суда «Тибетская книга мертвых» снова говорит очень подробно. Здесь изображается очень детальная и символическая сцена суда, на котором председательствует Яма-Раджа, огненный бог смерти, а обезьяна и бычьеголовые духи взвешивают добрые и злые дела усопшего в присутствии божеств, фурий, адвокатов и обвинителей. В конце этого описания, однако, дается следующее удивительное предупреждение:

«Помимо собственных галлюцинаций, в реальности вне нас не существует таких вещей, как бог смерти, или господь, или дьявол, или бычьеголовый дух смерти. Старайся изо всех сил распознать это»[49].

Таким образом, суд – это драма, разыгрываемая различными сторонами природы самого человека, в которой его собственные функции или силы играют роль обвиняемого, обвинителя, палача, истязателя, защитника и записывающего ангела. Эта идея была намеренно заимствована некоторыми средневековыми писаниями, такими как «Ламентации умирающего создания», где само умирающее создание, его добрый ангел, его совесть, его душа, и все его пять чувств представлены как разыгрывающие в некотором роде генеральную репетицию настоящего суда, который наступит после смерти[50].

Нас поражает то, как описания, разделенные тысячами лет и разными континентами, совпадают в своем перечислении различных частей человека. И мы еще более удивлены сложностью представленной в них структуры человека.

В каждом случае суд показан как идущий под председательством некого сверхчеловеческого существа, который является как бы богом, защитником и спасителем человечества. В христианском суде эта фигура – Христос, в египетском – Озирис, в греческом – Зевс, в зороастрийском – Ахура-Мазда, а в тибетском – Яма-Раджа[51]