«Теория заговора». Историко-философский очерк

Но у «формульного подхода» есть ряд существенных недостатков. К ним относятся следующие моменты. Сам автор ограничил поле своего исследования анализом американского «крутого детектива», что значительно снижает его эвристический потенциал. По сравнению с конспирологическим романом, «крутой детектив» в его американском варианте содержательно и стилистически одномерен. Собственно, одномерность и позволяет применять к этим текстам формульный подход. Динамизм самих «формул» имеет относительный характер, так как в итоге прочно закрепляется в новом содержательном пространстве. Явную ущербность концепции Кавелти осознаёт и отечественный автор, сначала отмечая её «некоторую незаконченность», а потом делая существенную оговорку: «Выявленные Кавелти модели можно отнести, скорее, к пространственной основе детективного жанра, чем к временной. Все элементы детективной формулы так или иначе выполняют определённые функции на определённом отрезке того временного вектора (от убийства до разгадки), который задаётся Ц. Тодоровым и другими исследователями» ^{574}. Говоря иначе, время в детективном романе служит лишь хронометрацией действий сыщика и лишено иных функций. Сама фигура сыщика в большинстве детективов атемпоральна, он действует в некоторой «временной капсуле». Для конспирологического же романа время — важнейший элемент не только повествовательной организации текста. Его герой, пребывая изначально в локально-субъективном измерении хроноса, вследствие конспирологической инициации совершает прорыв к подлинному времени, в границах которого и содержится подлинная история. Уже это не позволяет совмещать детективные и конспирологические тексты [28]. К сожалению, Т. Амирян, указав на подобную особенность детективного жанра, далее даёт несколько неожиданное определение конспирологического романа: «Конспирологический детектив является поджанром детективной литературы, соприкасающимся не просто с проблемой поисков “убийцы”, раскрытия преступной тайны, но и с попыткой выявления более глобальных основ мироздания, культуры, истории» ^{575}. Естественно, что следуя в рамках заданного определения, автор в последующем неизбежно укладывает конспирологический роман в «прокрустово ложе» детективного жанра, не замечая противоречий со своими исходными посылками. Как мы видим, даже современные специализированные исследования далеки от создания объективного методологического и содержательного аппарата, способного адекватно раскрыть специфику конспирологического романа.

Подобная методологическая проблема приводит к тому, что объектами анализа «конспирологических художественных текстов» неожиданно становятся произведения весьма далёкие, на первый взгляд, от конспирологической тематики. Исследовательская «ловкость» или намеренный релятивизм авторского подхода позволяют «увидеть» черты конспирологии порой в классических текстах, имеющих солидный багаж научных устоявшихся толкований. Ярким примером тому выступают литературоведческие работы уже знакомого нам М. Н. Золотоносова. В качестве предмета своего анализа он выбирает роман М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». Анализ конспирологического аспекта романа начинается со следующей ключевой посылки: «Вся свита во главе с Велиаром Вельяровичем Воландом представляла хорошо известный в литературе XIX — начала XX века (как русской, так и зарубежной) мировой еврейский заговор» ^{576}. Приведённое «сильное утверждение» базируется на нескольких положениях дискуссионного, по крайней мере, характера. Во-первых, вводится понятие «субкультура русского антисемитизма», раскрываемое с помощью конспирологического инструментария: «Психологической базой антисемитизма является юдофобия (страх перед евреями), тяга к тайнам и тайным организациям» ^{577}. Во-вторых, постулируется кодовый характер обозначенной субкультуры, способность к знаковой шифрации объектов, адекватное восприятие которых доступно «своим». Использование тех или иных образов, художественных характеристик позволяет посвященным в субкультуру разобрать изначальный замысел, увидеть явное через мнимо-внешнее.