«Теория заговора». Историко-философский очерк

Развивая обозначенную аналогию, У. Эко в качестве одного из возможных источников Гёдше называет роман А. Дюма «Жозеф Бальзамо». «За основу Гёдше взял описанную в 1849 году Дюма в “Жозефе Бальзамо” встречу между Калиостро, главой Неведомых Властителей, и группой других иллюминатов, результатом которой стал заговор с похищением ожерелья королевы» ^{589}, — утверждает известный исследователь и писатель. Названная параллель вполне правомочна, учитывая специфику развития романтизма, формирующегося во многом под влиянием готической литературы. Готические мотивы различимы и в творчестве самого А. Дюма. Достаточно вспомнить такие его романы, как «Граф Монте-Кристо», «Три мушкетёра» и ряд других. Однако «заговорщицкая» линия романа «Жозеф Бальзамо» лишена самодостаточности, целиком подчинена авантюрному сюжету и не несёт в себе содержательной нагрузки, поэтому сведение генезиса конспирологической литературы исключительно к одному роману Дюма вряд ли возможно.

Можно указать на другой пример подобного «неконспирологического» применения образа «тайного общества» в развлекательной литературе XIX века. Речь идёт о сопернике А. Дюма по количеству написанного и популярности у массового читателя того времени — Понсоне дю Террайле. Создатель Рокамболя для придания повествованию большей динамики зачастую использовал эффект «тайных обществ». Хорошо прослеживается данный приём в романе «Тайны Парижа». Сюжетной завязкой произведения служит организация неким демоническим полковником Леоном «тайного общества» с весьма мелодраматическим названием «Друзья шпаги». Приглашение вступить в общество получают лица, имеющие проблемы с законом или нарушившие моральные законы общества: подделыватель векселя, растратчик, должник, офицер, не выполнивший воинский долг. Полковник ставит своей целью создание именно «франкмасонского общества», что вроде бы должно иметь соответствующее продолжение. Но автор несколько наивно открывает истоки, вдохновившие Леона на конспирологическую деятельность: «Это общество должно оправдать собой басню о пучке копий, которые трудно переломить, пока они связаны, и которые легко ломаются, когда они разделены. Один романист написал повесть под названием “Тринадцать”. Я хочу из области фантазии перенести её в действительную жизнь» ^{590}.

Собственно, из этого признания полковника очевиден и источник «конспирологического» посыла романа: творчество Бальзака, вариация сюжета названного произведения французского классика. Террайль создаёт и устав «тайного общества», состоящий из четырёх параграфов: «Параграф первый, — начал полковник. — Общество состоит из семи членов и называется обществом “Друзей шпаги”. Параграф второй: члены общества “Друзей шпаги” должны сплотиться и отрешиться от всех личных привязанностей ради интересов общества. Параграф третий: один только председатель этого союза вправе отдавать приказания, и это я — полковник Леон, основатель общества» ^{591}. Заметим, что «интересы общества» в уставе не раскрываются, что связано с их несамостоятельностью, включённостью в общую ткань повествования. Это в полной мере раскрывается в четвёртом параграфе: «Каждый член, который когда-либо захотел бы выйти из состава общества, должен будет драться на дуэли поочерёдно со всеми остальными шестью членами» ^{592}. Таким образом, становится ясно, что автор рассматривает конспирологическую линию как способ придания сюжету большей загадочности (внезапные встречи, роковые тайны), оставляя вне романного пространства «теорию заговора» как таковую. Несомненно, что конспирологический роман должен иметь больше выходов к социальной действительности, отражать значимые процессы внутри него. И такой роман, автор которого был современником Террайля и Дюма, мы можем назвать.

Важной вехой в становлении и развитии конспирологической литературы служит роман Э. Сю «Агасфер», опубликованный как роман-фельетон в 1844—1845 гг. Как мы уже об этом говорили выше, тема «заговора иезуитов» получает широкое распространение во Франции первой половины позапрошлого века. Иезуитов обвиняли в «ползучем» заговоре против французского общества, целью которого было незаметное для непосвящённого взгляда подчинение им всех сфер жизни французов. Можно сказать, что фигура иезуита превратилась в важный элемент формулы массовой литературы того времени. М. Леруа в уже упоминавшейся работе «Миф о иезуитах: от Беранже до Мишле» приводит весьма показательное высказывание А. Неттмана — влиятельного политического деятеля той эпохи, по поводу популярности книги Сю, которая «проникла повсюду: в гостиную, в мансарду, в трактир, где утоляют жажду слуги, в лавку торговца, в будуар роскошного особняка, в читальню, владельцы которой видят в ней дар небес; мало того, что книга эта — событие, множество событий, возможно, станут следствием её появления, ибо воздействие на общественное мнение никогда не проходит бесследно» ^{593}.