«Теория заговора». Историко-философский очерк

Политически «теория заговора» вступает в противоречие с концепцией поляризации мира, с характерным для неё перманентным противопоставлением двух лагерей: социалистического и капиталистического. Если в последнем и возможны отдельные реальные проявления деятельности «тайных обществ», то они находят объяснение в деструктивных процессах, определяющих саму сущность западного общества, систему эксплуатации человека человеком: «В конечном счёте масонство — продукт истории, наиболее совершенное воплощение идеи господства над людьми. Одиночка может обобрать слабого, шайка возьмёт банк, разветвлённая мафиозная организация зарится на ресурсы целых стран и народов» ^{667}. Поэтому «тайные общества» становятся лишь одним из симптомов деградации западного мира, но не её источником. Конспирологический фактор при этом выступает лишь как признак имманентного дефекта капиталистической системы, падение которой «запрограммировано» объективным течением классовой борьбы и не зависит от усилий каких-либо тайных сил. В социалистическом же обществе невозможно появление конспирологической проблематики, так как это противоречит тезису о единстве советского общества, сумевшего в ходе своего развития изжить те противоречия, наличием которых и объясняется бытование «тайных обществ» в западном мире. Своеобразное подтверждение высказанных нами положений содержится в гораздо более известной работе того же Н. Н. Яковлева «ЦРУ против СССР». Рассказывая о подрывной деятельности американских спецслужб, направленной против Советского Союза, автор особое внимание уделяет внутреннему состоянию советского общества. Говоря о перспективах диссидентского движения, даже учитывая оказываемую западными спецслужбами помощь, автор всячески подчёркивает невозможность его перерастания в более или менее влиятельную силу: «Каждый из них и все они вместе были ничто в многомиллионной толще советского народа, если бы не западные спецслужбы и массовые средства пропаганды, в первую очередь США» ^{668}.

При этом характеристика диссидентов идентична характеристике меньшинства в рамках «теории заговора», приведённой нами выше: тайное или полуявное противопоставление себя социальному большинству, стремление к аннигиляции общественных норм и правил, постепенное врастание в систему власти, что в целом подрывает жизнеспособность большинства, согласно классическому конспирологическому подходу. Но Яковлев всячески подчёркивает бесперспективность, невозможность перерастания диссидентского подполья в широкое общественное движение. Это ещё раз доказывает принципиальную невозможность разработки конспирологической проблематики в рамках советской историографии.

Третий момент, эмпирически дополняющий наше второе положение, касается содержательных аспектов конспирологических схем советского периода. Как уже отмечалось, работа Н. Н. Яковлева, целиком построенная на использовании дореволюционных и эмигрантских источников, хотя идеологически явно входит в противоречие с содержательной стороной, но в то же время играет роль некоторой демаркационной линии. Смысл подобной демаркации заключается в признании актуальности конспирологической тематики лишь в рамках исследования дореволюционной России. Всё, что выходило за данные границы, могло быть актуализировано и использовано лишь с позиций жесткой идеологической схемы, в которой деятельность «тайных обществ» могла рассматриваться лишь как антитеза коммунистическому движению. Подтверждением тому служит работа Э. Генри «Профессиональный антикоммунизм», доказывающая, что конспирологические приёмы и методы политической борьбы возможны лишь со стороны «тайных и полусекретных контрреволюционных организаций». Интересно, что при этом Генри косвенно признаёт некоторую эвристичность «теории заговора», но лишь по отношению к коммунистическому движению, которое с самого своего рождения выступает как объект постоянных атак тех или иных «реакционных сил». К создателям подобных антикоммунистических организаций автор относит руководителя прусской полиции В. Штибера: «Именно этим заклятым врагом Маркса была создана первая школа, в которой учили, как преследовать социалистов, следить за ними, внедряться в их организации, совершать подлоги» ^{669}. Но Штибер и его последователи — функционеры политической полиции разных стран, ещё не являются создателями полноценных «тайных обществ»: «Операции Штибера, Вермута и Карлье были всего лишь пробными шагами, предпринятыми в ограниченных масштабах. Специальных разветвленных организаций, всецело посвящавших себя борьбе с рабочими движением, ещё не было» ^{670}.