«Теория заговора». Историко-философский очерк

Обратим также внимание на то, что конспирологическая лексика в настоящее время во многом формирует политический дискурс социума: «заговор олигархов», «заговор спецслужб» и т. д. Отметим, что подобной лексикой оперируют социальные и политические силы, зачастую выступающие как антагонисты по отношению друг к другу, что также свидетельствует, как минимум, о восприимчивости к конспирологическим схемам как широких слоев населения, так и политического истеблишмента современной России. Говоря о значении «теории заговора» для российского политического пространства, сошлёмся на слова современного исследователя: «Есть все основания утверждать, что в течение последних пятнадцати лет конспирология стала составляющей мейнстрима и даже больше того — основой всей российской политики»^{7}. Характеризуя данную особенность российского политического сознания, известный журналист М. Соколов выводит её из «конспирологического склада русского ума»^{8}. Не соглашаясь со столь крайними суждениями, отметим, тем не менее, актуальность подобных высказываний, их явную соотнесённость с реальными политическими процессами, которые, в свою очередь, укоренены в социальной действительности.

Конспирологические схемы, те или иные вариации «теории заговора» используются не только фундаменталистскими, консервативными политиками, но и теми социально-политическими группировками, партиями, которые придерживаются либерально-демократических взглядов, или, по крайней мере, декларируют их. Здесь мы можем не согласиться со слишком категоричным мнением отечественного исследователя: «Вообще пропаганда левых основана преимущественно на “теориях заговора”. И это неудивительно. Ведь в самом фундаменте коммунистической идеологии уже заложен вселенский “заговор” “капиталистов-эксплуататоров” против “пролетариев-эксплуатируемых”»^{9}. Адекватным подтверждением нашему несогласию является, к примеру, публикации «Новой газеты», идеологические ориентиры которой отражают крайне правый спектр современного российского либерализма. Так, в материалах, посвященных президентским выборам в Украине в 2004 г., следующим образом интерпретируются взаимоотношения В. Пинчука с Л. Кучмой. «Ровно год тому назад американцы устроили его тестю международную изоляцию, однако на Ассамблее ООН в Нью-Йорке он свёл Леонида Даниловича с “Бней Брит” и ещё несколькими уважаемыми организациями. Злые языки называют их “масонскими ложами”, но после этих встреч проблемы решились сами собой. Джордж Буш пожал Л. Кучме руку»^{10}. Заметим, что и по лексическим характеристикам, и по содержательным моментам текст, опубликованный в либеральном издании, практически идентичен материалам, помещаемым в радикально-националистической прессе.

Зададимся вопросом: насколько «теория заговора» актуальна, но уже не для российского общества, а в масштабах мировых социокультурных процессов? Приведём один пример, показывающий распространённость конспирологических настроений; этот пример, несмотря на свою внешнюю курьёзность, отражает степень влияния «теории заговора» на массовое сознание. По результатам проведённых опросов 71% жителей США уверены, что правительство сознательно скрывает или искажает сведения, касающиеся контактов с внеземными цивилизациями. Британский журналист И. Хари в издании «New Statesman» попытался выделить наиболее популярные «теории» из теорий заговора в 2002 г. Оказывается, что к числу наиболее востребованных вариантов «теории заговора», помимо собственно политических версий, относится также и «фальсификация» высадки американских астронавтов на Луну. П. Найт приводит ещё один интересный факт, доказывающий распространённость «теории заговора» в современном западном мире. Во время известного сексуального скандала, связанного с амурными похождениями президента Клинтона, его жена Хиллари Клинтон усмотрела в этом конспирологическое начало, заявив в 1998 году в телевизионном интервью в популярной программе «Today» телекомпании NBC, о том, что мы наблюдаем «крупный заговор правых, начавшийся против <…> мужа с того самого дня, как он стал президентом»^{11}. Далее американский исследователь делает заключение по поводу общественной реакции на подобное, в общем-то, абсурдное заявление: «И хотя это замечание вызвало массу комментариев и чересчур много насмешек, не в последнюю очередь на радио, тем не менее оно прозвучало вполне в духе времени. Возможность конспирологического объяснения стала считаться само собой разумеющейся (или, по крайней мере, к ней стали цинично апеллировать) повсеместно — начиная от самых мрачных закоулков Интернета вплоть до Белого дома»^{12}.