«Теория заговора». Историко-философский очерк

Таким образом, подводя итоги анализа Французской революции в конспирологическом контексте, следует сделать ряд выводов, которые будут основополагающими для нашей дальнейшей работы. Самым главным моментом выступает тот факт, что сторонники «теории заговора» на протяжении двухсот лет осуществили важный эволюционный переход. Сам этот переход отражает прежде всего интеллектуальную историю Европы, имеет к ней самое прямое отношение. Во-первых, отметим тот факт, что «теория заговора» не может ни в коем случае трактоваться как продукт массового сознания, как об этом говорит процитированный выше С. Козлов. По характеру возникновения и по среде бытования «теория заговора» представляет собой интеллектуально сконструированные вселенные. Это не продукт бессознательной социальной мифологизации, напротив, конспирологи всячески подчёркивают, что именно общественные мифы являются объектом их критического анализа[5]. Во-вторых, интеллектуальные творцы конспирологической вселенной, хотя и всячески подчёркивают собственное негативное отношение к Французской революции и к её социокультурным истокам, во многом опираются на механизмы, познавательные и онтологические схемы, заданные эпохой Просвещения, вне которых невозможна и сама «теория заговора».

Эпоха Просвещения создала несколько различных по направленности проектов, в каждом из которых предпринимались попытки волюнтаристским интеллектуальным усилием «переформатировать» общую картину понимания природы, человека и религии. Следует помнить, что мировоззренческие и политические ориентации тех или иных авторов, их несовпадения или даже антагонистичность не должны смущать нас. Речь идёт о куда более глубоком совпадении — на уровне онтологии мышления, объединяющей и консерваторов и либералов, и революционеров и первых создателей «теории заговора». Общим основанием всех проектов можно считать возможность свободной трансформации истории, произвольное выделение в ней тех или иных ключевых моментов, содержательная ценность которых определялась их включением в изначальный концептуальный посыл. Конечно, это не могло не привести к известной экстравагантности, рациональной тенденциозности, доведённой до крайнего предела. Примером тому служит работа Ж.-Б. Переса «Почему Наполеона никогда не существовало», вышедшая во Франции после реставрации Бурбонов. Несмотря на общую легитимистскую направленность, сочинение демонстрирует революционный характер в своей методологии. Автор ставит своей целью доказать, что фигура Наполеона являлась аллегорическим отражением солнца, со всеми присущими ему мифическими свойствами. В ход идёт множество аргументов, начиная с факта созвучия «Наполеон-Аполлон», с указанием на то, что последним именем зачастую награждали солнце. По поводу лишнего слога в имени мифического корсиканца утверждается следующее: «Это слог греческий, без всякого сомнения, как и остальная часть имени, а по-гречески “не” или “нэ” одна из самых утвердительных частиц, которую мы может передать словом “поистине”. Отсюда следует, что “Наполеон” означает: “истинный истребитель”, “истинный Аполлон”. И так это в самом деле солнце»^{97}. Филологические изыскания дополняются историко-географическими. Наполеон, как и Аполлон, появляется на свет на одном из островов Средиземного моря, соответственно, Делос и Корсика. Аполлон совершает подвиг, убивая мифического гада, его псевдоисторический двойник — Наполеон, совершает то же действие в отношении гидры Французской революции. Двенадцать знаменитых маршалов светила с Корсики достаточно предсказуемо оборачиваются двенадцатью месяцами. Отступление Наполеона из Москвы в реальности отражает аллегорическое поражение солнца в зимний период. И наконец, последним «железным аргументом» служит следующий довод: «Мы могли бы ещё подкрепить своё утверждение массой королевских указов, доподлинные даты которых находятся в явном противоречии с царствованием мнимого Наполеона»^{98}. Впрочем, указав на наличие подобных доказательств, автор не считает нужным прибегать к ним, посчитав, видимо, это излишним в силу самоочевидности. Итак, «царствование мнимого Наполеона» являлось всего лишь массовой галлюцинацией, подкреплённой мифическим культом солнца. Но при всей своей политической благонамеренности, Перес не менее революционен, чем самые крайние якобинцы. Автор продемонстрировал несомненную виртуозность в своём анализе, а самое главное — способность создавать систему доказательств, которая в идеале должна замыкаться на самой себе.

Подобная схема в полной силе и более объёмно проявит себя далее в конспирологических построениях, по поводу которых мы ещё будем говорить. Завершим же данную главу признанием неизбежности возникновения «теории заговора». История дала для этого соответствующий богатый материал, был оформлен методологический аппарат и, главное, созрела та сила, которая могла бы их соединить, добившись невиданного прежде результата.

ГЛАВА 2. Интеллектуалы и «теория заговора»