«Ганнибал, – пишет он, – был моим любимым героем в старших классах школы. Как многие мальчики этого возраста, я симпатизировал не римлянам во время Пунических войн, а карфагенянам. В старших классах я впервые начал понимать, что значит принадлежать к иной расе; антисемитские настроения других мальчиков предупредили меня о том, что я должен занять определенную позицию, и образ полководца-семита еще более вырос в моих глазах… Желание побывать в Риме стало в моих мечтах символом других страстных желаний. Их осуществление должно было достигаться со всем трудолюбием и целеустремленностью карфагенянина, хотя в то время представлялось, что это так же не суждено мне, как Ганнибалу – войти в Рим» [4; 196–197].
Для Фрейда идентификация с Ганнибалом не ограничилась подростковым возрастом. Уже взрослым он страстно стремился отправиться в Рим; об иррациональном характере этого желания он писал Флиссу 3 декабря 1897 года: «Несомненно, моя жажда побывать в Риме глубоко невротична. Она связана с моим юношеским почитанием героя – полководца-семита, и в этом году я так же не достиг Рима, как Ганнибал с Тразименского озера» [5; 141]. Действительно, бывая в Италии, Фрейд многие годы избегал Рима. Во время одного из своих путешествий он побывал на Тразименском озере и наконец, увидев Тибр, печально вернулся, когда от Рима его отделяло всего пятьдесят миль (для сравнения: [4; 196]). Фрейд планировал побывать в Италии и на следующий год – но только снова миновал Рим. Лишь в 1901 году он позволил себе туда отправиться.
Какова же была причина этой странной нерешительности, если он многие годы мечтал увидеть Рим? Фрейд полагал, что дело в следующем: «В то время года, когда я могу путешествовать, пребывания в Риме следует избегать, чтобы не повредить здоровью» [4; 194]. Тем не менее в 1909 году Фрейд писал, что для исполнения этого желания потребовалось «всего немного смелости», и с тех пор он стал постоянным посетителем Рима (см. примечание там же). Совершенно очевидно, что «опасность для здоровья» была рационализацией. Так что же заставляло Фрейда избегать Рима? Единственная правдоподобная причина подавления желания Фрейда посетить Рим может быть обнаружена в его бессознательном.
Вероятно, посещение Рима для его бессознательного означало завоевание вражеского города, завоевание мира. Рим был целью Ганнибала, целью Наполеона; он был столицей Католической церкви, к которой Фрейд питал глубокую неприязнь. В своей идентификации с Ганнибалом Фрейд не мог зайти дальше своего героя до тех пор, пока через много лет не сделал последнего шага и не прибыл в Рим, что, совершенно очевидно, было символической победой и самоутверждением после появления его шедевра – «Толкования сновидений».
В том, что Фрейд так долго не бывал в Риме, проявилась и еще одна его идентификация – идентификация с Моисеем. Об одном своем сне Фрейд писал: «Кто-то привел меня на вершину холма и показал Рим, полускрытый в тумане; он был так далек, что я удивился тому, насколько ясно его вижу, но тема «обетованной земли, увиденной издалека», в этом сновидении очевидна» [4; 194].
Фрейд сам чувствовал такую идентификацию, отчасти осознанно, отчасти бессознательно. Осознанная идея была выражена в письмах к Юнгу (от 28 февраля 1908 года и от 17 января 1909). Заявив, что Юнг и Отто Гросс были единственными истинно оригинальными мыслителями среди его последователей, Фрейд писал, что Юнгу суждено стать Иисусом Навином, исследовавшим обетованную землю психиатрии, в то время как Фрейду, подобно Моисею, позволено увидеть ее лишь издали [7; Vol. 2; 33]. Джонс добавляет: «Это замечание интересно как указание на самоидентификацию Фрейда с Моисеем, которая с годами стала очень заметной».
Бессознательная идентификация Фрейда с Моисеем нашла выражение в двух его работах: в «Моисее Микеланджело» (1914) и в его последней книге – «Моисей и монотеизм». «Моисей Микеланджело» уникален тем, что это единственная из статей Фрейда, опубликованная анонимно в журнале «Имаго» (1914, т. III). Статье предшествовала следующая редакционная заметка: «Хотя данная статья, строго говоря, не соответствует условиям публикации в нашем журнале, было решено ее напечатать, поскольку автор, лично известный редакторам, принадлежит к психоаналитическим кругам и поскольку его образ мыслей в определенной мере напоминает методологию психоанализа».
Почему Фрейд написал эту статью, в которой не пользуется психоаналитическим методом, и почему ему пришлось опубликовать ее анонимно, хотя вполне уместно было бы предпослать ей информацию о том, что, поскольку статья принадлежит перу Фрейда, она печатается несмотря на то, что не носит строго психоаналитического характера? Ответ на оба эти вопроса, должно быть, лежит в том факте, что фигура Моисея имела для Фрейда огромное эмоциональное значение, однако это значение не было ясно им осознано и против его осознания существовало существенное сопротивление.