«– Знаете ли вы, что я здесь сегодня в последний раз?
– Как я могу это знать, раз вы ничего мне об этом не говорили?
– Да, я приняла решение продолжать лечение до Нового года [дело было 31 декабря]. Но я не стану дольше ждать исцеления.
– Вы же знаете, что можете прекратить лечение в любое время. Однако сегодня мы продолжим нашу работу. Когда вы приняли свое решение?
– Две недели назад, мне кажется.
– Это похоже на заявление горничной или гувернантки об увольнении – предупреждение за две недели.
– Была гувернантка, которая предупредила о своем уходе К., когда я гостила у них в Л., на берегу озера.
– В самом деле? Вы никогда мне о ней не говорили. Расскажите» [11; 105].
Затем остаток сеанса Фрейд посвятил анализу того, что это разыгрывание роли горничной на самом деле означало. Здесь не важно, к каким выводам Фрейд пришел; имеет значение только чистота его научного подхода. Он не рассердился, он не попросил пациентку передумать, не поощрял ее, говоря, что если она останется с ним, ей станет лучше; он только заявлял, что раз она пришла, то даже хотя это один из последних сеансов, им следует использовать время для того, чтобы понять, что означает ее решение.
Однако при всем восхищении верой Фрейда в разум и в научный метод нельзя отрицать, что Фрейд часто оставляет впечатление одержимого рационалиста, который строит теории практически на пустом месте и насильно притягивает объяснения. Он часто создавал конструкции из обрывков данных, что приводило к заключениям, недалеко уходящим от абсурда. Я имею в виду описание Фрейдом истории детского невроза[26]
[17]. Как отмечал сам Фрейд, когда он писал этот отчет, он все еще находился под свежим впечатлением того, что он называл «искаженной реинтерпретацией» психоанализа Карлом Густавом Юнгом и Альфредом Адлером. Чтобы объяснить, что я имею в виду, говоря об одержимом мышлении Фрейда, придется довольно подробно рассмотреть этот отчет.Каковы главные факты и проблемы в рассматриваемом случае?