Теория зла

– Да, это так. Вначале мне было страшно, но все-таки я очень рассчитывала, что теперь-то буду счастлива. Один Бог знает, как я заблуждалась… В первую же ночь, которую я провела на улице, у меня украли то немногое, что я имела. На другой день меня увезли на «скорой» с трещиной в ребре. Через неделю я поняла, как здесь выжить, и стала торговать собой. А через месяц открыла тайну, как быть счастливой в этом аду, выкурив первую дозу крэка.

Чем дольше Бериш смотрел на уравновешенную, любезную женщину, сидевшую перед ним, тем меньше ему верилось, что она говорит о себе.

– Меня много раз задерживали, то сажали в тюрьму либо отправляли в лечебницу, то выпускали, но я продолжала вести прежнюю жизнь. Днями не ела, чтобы накопить на дозу. Крэком со мной расплачивались клиенты – те немногие, что еще не брезговали иметь со мной дело, ведь я была кожа да кости, волосы выпадали, зубы шатались. – Пока она говорила, малыш тянулся к ее груди, хватался ручонками за блузку.

Картины чистой, ничем не запятнанной жизни, разворачивающиеся перед глазами полицейских, никак не вязались с теми, что возникали в памяти женщины, пока она рассказывала.

– Помню, был зимний вечер, дождь лил как из ведра. На улице ни души, но я все ходила и ходила, ведь нужно было набрать денег на дозу. И потом, мне и деваться было некуда. Чаще всего я пребывала в каком-то параллельном измерении, от всего отрешенная. Это случалось, когда я принимала наркотик, но и когда была чистая – тоже, потому что единственный инстинкт выживания, какой у меня остался, толкал меня не на то, чтобы поесть или поспать, а на то, чтобы закинуться. Когда буря разбушевалась не на шутку, я укрылась в телефонной будке. Не помню, как долго я там сидела, дожидаясь, пока дождь кончится. Я промокла насквозь, страшно замерзла. Растирала себя руками, чтобы согреться, но это не помогало. И тут телефон в будке зазвонил. Помню, я долго на него смотрела, не понимая, что происходит. Слушала и слушала, как он звонит, не осмеливаясь снять трубку. Что-то говорило мне, что звонок не случайный. Что звонят именно мне.

Мила терпеливо ждала, пока женщина заново переживала всю эту сцену, снова сидела в той будке, снова поднимала трубку, как много лет назад.

– Первое слово, какое он сказал, было мое имя – Камилла. Я сразу узнала голос. Помню, он спросил, как я поживаю, но ведь он и без того уже знал как, и я расплакалась. Вы представить себе не можете, как прекрасно, когда плачешь впервые за долгие, долгие годы, хотя причин для того было предостаточно. Стоит пустить слезу, и ты погибнешь в том безжалостном мире: единственная слабость, какой я не могла себе позволить. – Что-то надломилось в голосе женщины. – Потом он во второй раз задал мне тот вопрос: «Ты хотела бы начать новую жизнь?» И я ответила – да.

Малыш уснул на руках у матери, другой ребенок спокойно играл в манежике. Снаружи трое старших весело перекликались, гоняясь за Хичем. В особнячке Камиллу Робертсон окружали самые дорогие люди и вещи. Она упорно, старательно выстраивала этот маленький мир, так, будто никогда и не желала ничего другого.

– Он объяснил, каким образом вам будет предоставлена эта новая жизнь? – спросил Бериш.

– Он дал точные указания. Я должна была купить снотворное и на следующий вечер явиться в гостиницу. Там для меня будет заказан номер.

Упоминание о снотворном подогрело интерес Милы и Бериша, – возможно, они близки к разгадке тайны «неспящих». Но агенты не стали даже переглядываться, чтобы не нарушать течение рассказа.

– Я должна была лечь на кровать и принять таблетку снотворного, – продолжала Камилла. – Потом я бы проснулась совсем в другом месте и могла бы начать все сначала.

Мила приняла это к сведению. Ей до сих пор не верилось, что рассказанное Камиллой случилось на самом деле. Но все сходилось.

– И что, вы пошли?

– Да, – подтвердила женщина. – Комната была заказана на мое имя. Я поднялась по лестнице, открыла дверь. Обстановка убогая, но ничего такого, чтобы меня смутило или заставило думать об опасности. Я взяла флакончик со снотворными таблетками и растянулась на кровати, прямо поверх покрывала, не раздеваясь. Помню, держала пузырек на животе, стиснув его руками, и глядела в потолок. Я семь лет принимала наркотики, а тут вдруг снотворное побоялась проглотить. Все спрашивала себя, что со мной будет и готова ли я к этой новой жизни.

– Что было потом? – спросил Бериш.

Камилла Робертсон бросила на него усталый взгляд:

– В минуту просветления, чего я от себя уже и не ожидала, я вдруг подумала, что если не попытаюсь найти выход сама, вместо того чтобы бросаться опрометью в пустоту, то уж наверняка погибну. Понимаете, агент Бериш? Я впервые отдала себе отчет в том, что, несмотря на саморазрушение, какому себя подвергала, я вовсе не хочу умирать. – Она глубоко вздохнула, так что приподнялся крестик, лежавший на груди. – Я встала с кровати и ушла.

Бериш вынул из кармана пиджака фоторобот Кайруса. Развернул листок, протянул его женщине:

– Вы когда-нибудь видели этого человека?