Не будете ли вы столь любезны объяснить, кто из нас прав, мой друг или я? И, не имея чести быть лично с Вами знакомым, я подписываю это письмо только моим инициалом.
Х.
В рассматриваемом вопросе сложно ответить, кто прав, наш корреспондент или его друг, ибо мы воспринимаем это как осторожную позицию искателя истины, который уклоняется от того, чтобы подтвердить догматически, что творение
Когда друг нашего корреспондента отрицает, что творение возможно для человека, вряд ли можно допустить, что он делает это из убеждения, что он исследовал все таинства Природы и знает все о Вселенной, и поэтому способен давать толкования всем ее явлениям – установив, что этот процесс, каким бы он ни был, и который он постигает как творение, не происходит где угодно, повинуясь воле или влиянию человека, а потому он установил, что все-таки есть в человеке нечто, что делает его неспособным к совершению подобного процесса. И все-таки, ничего подобного не сделав, он смело заявляет, что творение – невозможно. Допустим, что он не из тех, кто изучает оккультную науку – а интонации письма, лежащего перед нами, создает впечатление, что он ее не изучает, – а друг нашего друга, высказывая свое догматическое утверждение, похоже собирается воспользоваться методом, слишком часто перенимаемым людьми обыденной культуры и даже некоторыми научными работниками, – это метод принятия за основу огромной группы ранее созданных понятий, когда должна быть оценена новая идея. Если эта новая идея соответствует ранее сложившимся понятиям и, как кажется, поддерживает их – то прекрасно; и ею довольны. Если она разрушает хотя бы некоторую их часть, то надо нахмурить брови и избавиться от нее без дальнейших церемоний.
Сейчас склад ума, представленный нашим корреспондентом, обнаруживающим множество старых убеждений, разбился вдребезги новыми идеями, силу которых он вынужден признать благодаря нравственной честности, и который, тем самым, чувствует, что в присутствии обширных возможностей Природы он должен продвигаться с огромной осторожностью и быть всегда начеку против обманчивых лучей, тянущихся к нему при помощи освященных веками предубеждений и опрометчивых выводов, – нам кажется, что к этому складу ума следует относиться намного лучше, чем к складу ума его самоуверенного друга. И мы стремимся признать его превосходство самыми выразительными словами, поскольку, когда мы подходим к актуальному вопросу, чтобы обсудить аспект того, о чем нам придется говорить, то будем скорее на стороне этой точки зрения, как этот «друг» понимает «творения», если мы все и в самом деле приписываем такое же значение этому ставшему избитым слову.
После вышесказанного нет необходимости объяснять, что если теперь мы сделаем несколько заявлений относительного того, что это значит, и что это – не факт, относящийся к некоторым состояниям Вселенной, то ведь не мы нарушали правила логики на этот счет, относительно мысли, только что высказанной. Мы просто даем объяснение на основе некоторой части философии оккультизма, как учили нас мастера, которые находятся в правильном положении, чтобы делать положительные утверждения о предметах и правдоподобии того, что никогда не будет в опасности от всех этих явно необъяснимых явлений, о которых рассказано в книгах, упомянутых нашим корреспондентом, и вполне вероятно, как он справедливо полагает, чтобы беспокоиться о многих ортодоксальных верованиях, которые, как он отметил, разваливаются вокруг него на куски.
Нам бы пришлось написать целый том, а не короткую объяснительную статью, если бы мы попытались как следует разъяснить наше категорическое убеждение, что Мастера оккультной философии выше того, чтобы указывать, что нам можно говорить, а что нельзя. Для настоящего ответа вполне достаточно сказать, что мы