Теотль Сухоруков (СИ)

Книжки странные: отдельные листы у них склеивались в длинную полосу и складывались в гармошку. Как можно догадаться, беллетристики у жителей Чололлана не имелось. Только бухучет да священные тексты. А еще — к моему дикому удивлению — стихи! Я жадно хватал всё, что несли, но быстро понял, что местная письменность все-таки не универсальна. Даже зная науатль, я многого не понимал, смысл угадывался интуитивно. Так что во время чтения мне требовался местный подсказчик, который помогал уловить смысл. Ночкина грамота оказалась круче в разы!

Спустя какое-то время мне начали устраивать свидания. Для этого приходилось топать через все подземные коридоры до внешнего святилища Укрывшегося Бога. Там, в задней комнате, мы виделись с Серым и Дитем Голода или с Серым и Черным Хвостом. Встречи выходили слегка неловкими. Видно, что четлане ждут, когда я уже вернусь к ним, и мы начнем… А я с каждым разом всё острее понимал, что хочу остаться. Чувство безопасности и доверия к жрецам росло — что еще нужно?

— Какие новости? — обычно спрашивал я у Вапачиро. — Все ли здоровы?

— Здоровы, владыка, — отвечал Серый. — Мы небольшими группами в трех селениях живем. Совсем близко друг от друга, можно добежать, не запыхавшись. Люди там верные княжичу, нам помогают. Но мы всё равно в горах свой личный маленький лагерь обустроили — на случай чего.

Выяснилось, что без дела ребята не сидят.

— Спасибо, владыка, что со свечами подсказал шикаланкам. Сейчас почти половина наших по полдня ими занимаются. Полдня тренировки, а потом — свечная мастерская. Местные отвозят в Чололлан на рынок, привозят новый воск. Но и другими делами занимаемся. Волос с Хадани печь литейную построили, льют медную мелочевку. Они, кстати, спрашивают: а можно для местных делать ножи или топоры?

— Из меди? — уточнил я. — Да пусть делают! Скажи нашим, пусть делают всё, что умеют. Кроме двух вещей: стек-тлы и тумбаги. Это без моего соизволения — ни-ни.

— Дитя Голода уже небольшую шоколу обустроил, — продолжал рассказывать новости Серый. — Учит местных грамоте. И представь, шикаланки ему даже платят за это!

От таких новостей становилось легче на душе. Но я видел, что друзья мои уходили из святилища поникшими. Ну, а что делать?

С приближением сухого сезона жрецы убедили меня на прогулки по городу. Оказывается, из подземелья имелся и гораздо более близкий выход на поверхность. Я всегда выходил утром или вечером, ибо привыкшим к темноте глазам на солнце было тяжко. Да и людей меньше. Меня рядили в жреческие одеяния, которые удачно скрывали увечную руку, а красная краска кающегося послушника делала неузнаваемым лицо. Если тут было кому узнавать.

Я, наконец, увидел свое убежище снаружи и вблизи. Совершенно ничем не застроенный симметричный холм, покрытый колючим кустарником. «Даже странно, что местные не задумываются о том, что за холм стоит в центре их города», — дивился я.

Чололлан же оказался огромен! И люди даже в утренние часы бродили по улицам толпами! Удивительно, но здесь и впрямь уживались самые разные племена. Я по говору и одежде начал распознавать чолултеков и шикаланков, а были ведь еще и многие другие. Уже на третьей прогулке мы наткнулись на астеков. Я запаниковал, едва не бросился в бегство, но меня смогли удержать и неспешно увели в подземелье.

— Как так?! — тяжело дыша, возмущался я. — У вас в городе астеки? Что они делают тут?

— Что с тобой, владыка? — изумлялся Тлакатль. — Конечно, у нас есть астеки. На рынке их вообще полно. Кто-то приходит специально, чтобы посетить наш храм Кетцалькоатля. Через город проходят караваны торговцев-почтека.

Жрец задумчиво смотрел на меня, сидящего в самом темном углу своего логова.

— А вообще, я разделяю твою тревогу, Хуакумитла, — задумчиво заговорил жрец. — Чололтеки в городе всё больше и больше привечают астеков. Говорят даже, что Белая Рыба Амилотль — их предводитель — хочет породниться с правителем Теночтитлана.

И посмотрел на меня — выразительно так.

В общем, я потом дней десять никуда ходить не хотел. Снова начались ежедневные «перекуры», неспешные расспросы. Старого Тлатольчи мало интересовали свечи, вилки и прочие ноу-хау. Не каждый день, но частенько он возвращал наш разговор к Золотому Змею.

— Расскажи, как вы его почитали?

— Змей любит любые подношения, — начал я издалека. Конечно, любые: жрецам же тоже кушать надо. — Но самый ценный дар — это кровь человека.

И я рассказал о ритуале вызова добровольца. Конечно, доброволец был необязателен, сойдет и пленник. Только вот в давние времена у четлан с пленниками дела обстояли негусто. А значит, искали добровольного жертвователя. Я описал кровавый ритуал выкачивания крови, от которого в первый раз меня едва не вывернуло.

— Но при мне этот ритуал прекратился, — добавил я.

— Как это? — изумился старик. — Как же бога без жертвы оставили?!

— Не оставили, — и я рассказал жрецам о введении божьих людей. Тех, кто отдавал свою кровь богу, кто стал делать это добровольно, но отдавал ее не всю. Раны жертв залечивали, а сами люди после жили при храме, помогая жрецам, работая на них.