- Конечно, это глупо, - потухшим голосом проговорил он, - но мне это в самом деле приснилось.
Снова дитя. Дитя, которое могло быть моим, если я захочу. Я хотела...
Я взяла его под руку. Вокруг нас искрился, переливался свет. Легкий туман рассеялся, ушел.
- Я виновата.
- Нет, я виноват.
- Нет, я!
- Прости меня...
Но это было уже слишком, он явно переигрывал.
- А что мне тебе прощать?
- Мне хотелось бы показать тебе мои картины, - сказал он.
- Разве я их не видела?
У него сделалось сердитое лицо или, может, просительное, не знаю.
- Ах, ты о тех...
Картины его занимали меня. Все, что касалось его, занимало меня. Значит, у него есть другие картины? И он прятал их от меня?
Мы пошли дальше - на север. Мне было неприятно думать, что он ведет меня к месту нашей первой встречи. Он повернул на северо-восток. Да-да, он научил меня чувствовать направление. Но сейчас он вел меня сам.
И тут вдруг из какого-то заведения послышалась музыка, было это на какой-то тихой улочке. Проклятая "Валенсия", опять она - будто звуковая чума. Он шел рядом со мной, держа меня под руку. И ноги его шли, точнее, плясали... Он шел рядом со мной, приплясывая так легко и ритмично, будто какой-нибудь... какой-нибудь из этих...
Такси подъехало тут же, как только я махнула шоферу.
14
В такси стоял душный запах табака и пудры. Я сидела, глядя, как мимо проплывают знакомые улицы и дома. Все вокруг нас казалось мне зловещим. Я уже давно не ездила одна в такси. Мне так покойно было сидеть рядом с Вилфредом в его зеленом маленьком автомобиле...
Я дала шоферу адрес пансионата на улице Президента Вильсона, но, передумав, попросила повернуть в другую сторону и высадить меня у церкви Сен-Сюльпис. Не могла же я в самом деле вернуться в мой прежний пансионат, как провинившаяся школьница. Я страшилась жалостливых и любопытных глаз Нелли, чей взгляд сказал бы мне: "Ага, недолго же это продлилось!"
Потом я бродила по узким улочкам вокруг нашего дома, но не смела вернуться: вдруг там никого не будет? Моросило. Тонкая пелена окутывала старомодные уличные фонари, и, казалось, вся улица тоже спряталась под пеленой... Внезапно передо мной точно из-под земли вырос Вилфред. Он взял меня под руку, но не робко, словно бы выясняя, в каком я расположении духа, а спокойно и уверенно, будто ровно ничего не случилось:
- Я вышел встретить тебя...
Он не хотел объяснений, взаимных покаянных признаний своей вины.
- Завтра, - сказал он, - я должен снова заняться работой. А ты ведь пойдешь на репетицию, не так ли?
Мне не нужно было на репетицию. И он это знал. Значит, хотел удалить меня из дома, хотел остаться наедине со своим мольбертом.
- У меня тысяча разных дел, - сказала я. - Квартира весь день будет в твоем распоряжении.
Я вспомнила, что уже век не навещала брата, отделалась несколькими открытками, посланными из Бретани малютке Жаку. Меня тут же охватила острая тоска по близким.
Он рассмеялся:
- Наоборот. Весь дом в твоем распоряжении... Я делаю эту работу в другом месте.
И снова - укол ревности, потребность все знать о нем. Он и прежде как-то дал мне понять, что работает в другом месте. Но мы с ним не расставались день и ночь начиная с августа, теперь же стоял октябрь. Выходит, я ничего не знаю о том, что, может, занимает его больше всего?
Мы вошли в нашу маленькую, заставленную мебелью квартирку. Стол накрыт, а на нем - угощение: лангусты, холодный цыпленок, салат, белое вино. У меня прямо дух захватило.
- Я забежал в магазин Жоржа на углу и купил кое-какую снедь.
Снова кольнуло в сердце: значит, он был уверен, что я вернусь домой...
- Знаешь, от волнения на меня нападает зверский голод, - сказал он оправдываясь.
Я тут же кинулась к нему на шею. Вот, значит, как легко было меня пронять: школьница, а не взрослая женщина - сначала обиделась, потом ударилась в сентиментальность. А ведь я годами стояла на подмостках известная скрипачка, не из самых великих, зато из растущих...
- Где же ты работаешь? - спросила я. И тут же поняла, что лучше было мне прикусить язык. Но он не выпустил меня из объятий. Он сказал:
- Да там... - и неопределенно кивнул головой куда-то в сторону.
- Можно мне посмотреть картины?
Он пожал плечами.