Теперь и у меня есть босс

Я все мялась на пороге, пока мама Максима не потащила меня за стол. Интерьер красивый, но без излишеств, такой, жилой, но не "мужской": красивые шторы, большой набор специй на одной из полок, специальные бутылки для масла и уксуса, мыло, и то налито в декоративную ёмкость с дозатором, набор прихваток на стене, опять же. Наверное, Максим Иванович не настолько одинок, как пытается показать.

— Нету ж, нету внуков! — мама отобрала у него сыр и спрятала в холодильник, после щелкнула чайник и достала из посудного шкафа чашки. — И не кусочничай! Вымой руки и садись за стол. Рожать он мне отказывается. Конечно, дымит, как паровоз, нормальной еды не видит, образ жизни сидячий, какая ж ты после этого будущая мать?

Максим хмурился все сильнее, а мне стало смешно: похоже, теперь понятно, в кого пошел шеф.

— Нет, ну вот все, все уже родили детей, а мы ждем неизвестно чего! Слава, будешь чай?

В такую жару хотелось только холодного лимонада или мороженого, но отказывать маме — как-то неправильно. Пусть и маме своего шефа. Поэтому я кивнула, и на столе тут же появился чай. Затем появились бутерброды к чаю, тортик к чаю, ликер к чаю и даже салат и мясо по-французски, тоже к чаю. Да, хороший такой шажок к дебелости. Вот чувствую, как стану ближе к идеальной деревенской девушке, останется только развязать пучок и заплести косу.

— Ага, родили, — Максим вымыл руки и вытер их весёлым полотенцем в ромашках, а я, как приличная Бруня, повторила за ним.

— А потом, — он подобрался к столу и стащил оттуда кусок мяса, — часть из них бегает за алиментам, другая — от алиментов, третья — тщетно пытается отбить своего супруга или супругу у любовников. Не, ма, я не стану торопиться с детьми и свадьбой.

— Как скажете, как скажете, — мама улыбнулась, сделала всем чай и кофе, затем подвинула ко мне тарелку с куском торта. — Чего торопиться? Вот к следующему лету внучок будет в самый раз. Так и вижу: еду я с колясочкой, вся в белом, коляска тоже белая, на малыше — белая шапочка, и соска белая, "ромашка"…

— Ма, не успокоишься, будешь идти вся в черном, я тоже весь в черном, в руках свечка, ромашкой. Тьфу просто, ма, за две минуты всё настроение испортила.

Он отложил вилку и нож и выехал из кухни, оставив меня на растерзание маме. Вот за что? Я слишком молода, чтобы вся в белом катить колясочку.

— Такой нервный, — мама улыбнулась и сделала глоток кофе. — Особенно когда дело касается внуков. Вот что в них страшного?

— Ма, я все слышу! — раздался бас из коридора. — И во внуках нет ничего страшного, меня пугают дети, как промежуточный этап. Если что — ты всегда можешь покатать меня.

— Ты уже не такой прикольный!

— А по мне так очень даже, — решила влезть я, а то уже плохо от разговоров о колясках и сосках-”ромашках”.

— Да, с Максимом не соскучишься.

Мама подливала и подливала чай, параллельно расспрашивая обо мне. А что тут расскажешь? Живу в деревне, с бабушкой и дедом, на время учебного года выбираюсь в город, иначе разориться можно на проезде, да и боязно мне зимой за рулём: дороги скользкие, а занятия заканчиваются, когда уже стемнеет. Мама моя уехала, отца я не знала никогда. Точнее, помнила его как расплывчатое пятно, почему-то рыжее, и все. Возможно, обычный обман памяти, потому как сама я рыжая, а мама и бабушка — платиновые блондинки, дедушка русоволосый. После колледжа планирую поступить в институт, на кого — пока не знаю. Детей не хочу. Не то чтобы категорически, но пока — нет.

Нина, как представилась мама шефа, слушала меня с удовольствием и искренним интересом, ни разу не перебила и не выпытывала то, чем делиться не хотелось. Пожалуй, будь это настоящее знакомств с родителями, оно бы удалось. Максим же так и не вошел на кухню, но постоянно курсировал туда-сюда по коридору и слал мне сообщения.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

“В случае опасности кричи: “Внук!”, показывай за окно и беги, я прикрою!”

— Так приятно с тобой познакомится, — когда Максим Иванович скрылся на балконе, Нина взяла меня за руку и придвинулась ближе. — После смерти Вити Макс сильно изменился. Они же с детского сада вместе, все втроем и Леня. Про них и плели всякое, будто живут одной семьей, но это вранье, не в характере Макса такие отношения. И когда он сам в аварию попал, ни слова же не сказал ни мне, ни отцу, ни Жанне с Лёней. Мы об этом только ближе к выписке узнали, и то, почти случайно, через Жанну.

Так вот почему я посчитала Макса одиноким: в его палате не было никаких вещей, которые обычно приносят родственники. Ни лотков с едой, ни пушистых полотенец на все случаи жизни, ни бесконечных пакетов с соком, как не было, толком, никакой одежды, кроме тех футболки и шорт, что оказались на нем. Похоже, что ему принесли только гаджеты и самый минимум вещей, остальное же происходило из больничных ларьков. Вряд ли шеф терпел такие неудобства из одного страха "а вдруг меня некрасивым увидят?", должны быть более веские причины.