Теперь я стеллинг! (СИ)

1) Стеллинги — довольно дикая, по меркам других рас, нация, поэтому ваша социальная адаптивность и социализация затруднена; штрафы на отношение, штрафы на общение, штрафы на репутацию; Существует вероятность, что вас нарочно оклевещут, оболгут.

2) Будучи растительноядной расой, вы можете получить тяжёлое отравление/несварение желудка при попытке усвоить мясные/животные продукты.

3) Будучи жителями леса, гор и других природных ландшафтов, стеллинги не привыкли строить постоянные жилища, обходясь небольшим изменением таковых природных. Вы получаете штрафы на ориентацию, обучение и восстановление запаса ОЖ/ОМ/Запаса сил в городе.

4) Будучи бесполым и молодым существом, вы занимаете низшую социальную планку в среде самих стеллингов; штрафы на убеждение и отношение ваших сородичей; аналогично, бонус вашим старшим сородичам при убеждении/угрозе/указании.

М… знаете если раньше я думал, что дно пройдено, то теперь я убедился, что, на самом деле, оно только… показало самую верхушку своей бездны. Конечно, большую часть этой информации я слышал от Шестой (в особенности, по поводу «растительноядности», когда я, не думая, попросил местный аналог куриного бульона), но… ребят, будем реалистами: как житель двадцать первого столетия, я совершенно не готов/не приучен к жизни в дикой природе. А тут… ладно, я готов терпеть негативное отношение к своей расе, но получать штрафы ТОЛЬКО за одно проживание в городе? Короче, не светит мне в этой жизни сидеть тихонько в уютном уголке…

Набив голову всякой информацией, я решил дать ей время усвоиться — а потому, сладко зевнув, улёгся под одеяло и хорошенько задремал…

Проснулся от звука голосов, которые гулко, пусть и тихо, звучали в моей каморке. Принадлежали они, судя по всему, Шестой и Папане:

— Что скажешь о ней, Шестая? — сколько я не пытался прочувствовать эмоции или настроение в его голосе, у меня это неизменно не получалось. Он оставался для меня загадкой, и как, скажем так, стеллинг, и, собственно, как личность. Ну вот не понимал я тогда его. Как и его отношение ко мне… а потому — резонно остерегался и побаивался.

— Тринадцатая идёт на поправку, отец. Думаю, она уже вполне готова к тому, чтобы покинуть комнату захворавших…

Шестая в моих глазах же, медленно, но верно, превращалась в идеал: она никогда не повышала голоса, не ругалась, разве что, в случае, если ей что-то не нравилось, могла «пригвоздить к месту» взглядом. И это не шутка: один раз она таким образом отбрила Седьмую, норовившую ко мне прикопаться на какой-то счёт. Пусть я наблюдал это действо со спины, но вот то, как сбледнула Семёрка, да потом быстро ретировалась — я видел вполне. Мне тоже пару раз доставалось, пусть и «слегка», но, поверьте, желудок мой так и прилипал к позвоночнику в эти мгновения… мы отвлеклись, а между тем, разговор продолжался:

— Ты знаешь, о чём я говорю, Шестая. Что произошло с её внутренностью, духом? Пусть она и говорит, что пережила многое, но… я не чувствую её как стеллинга…

Об этом моменте, кстати, Шестая и волновалась больше всего, когда слушала мои россказни о моей Родине: по её словам, стеллинги… ну, имеют что-то вроде внутреннего радара, который работает «на своих». Даже сменив обличье, стеллинги спокойно узнают друг друга. Так вот, для моих родичей я сейчас сквозил, как нечто чужеродное. В общем, она мне рекомендовала рассказать правду ещё и Папане, а он бы, с её слов, уже и придумал бы, как выкрутиться из этой ситуации… но, она обещала, что сама не проболтается.

— Я… не знаю, отец. Внешне она изменилась пусть и несильно: её кровь — наша кровь, она Тринадцатая; её дух… я не знаю. Она другая, но она — Тринадцатая… — Шестая говорила тихо, в размеренном темпе, с лёгким сомнением в голосе; я могу её понять, ведь, фактически, сейчас она, не сказав ни единого слова лжи, фактически вводила папаню в заблуждение… А учитывая, как она его почитала и уважала…