Теперь я стеллинг! (СИ)

Попытка идентифицировать сестёр, которые мне не были представлены, собственно говоря, провалилась. А сами же мои товарки… ну, общаться со мной они не горели желанием.

Чисто внешне, кстати, Папаня мне нравился: аккуратный, не очень высокий, довольно жилистый, он выглядел, я бы даже сказал, в чём-то мужественно, в то время как каждая из его «дочерей» — женственно. Нет, присущая стеллингам… «женоподобность» у него никуда не делась: при желании, его вполне можно было переодеть в женское платье и загримировать. Получилось бы — во! А что? Бороды — нет, щетины — нет, сама фигура… ну, я бы сказал, что Единичка и то больше похожа на мужика, чем сам «родитель»… По ходу дела подходили всё новые лица к нашему «столику», и вот, когда нас собралось ровно тринадцать персон, Отец всё же поднялся, после чего задвинул небольшую речь:

— Что ж, пусть сегодня с нами и нет Первой из вас, но в остальном — я рад, что наша семья, наша маленькая ветвь огромного дерева вновь собралась; и да благословит же Прапредок нашу скромную трапезу; и да укажут звёзды нам путь… Во славу сияния!

— Во славу сияния! — тут же подхватили его воззвание мои товарки.

Я, честно скажу, не особо различил фразу, но это не помешало мне не отстать от всех остальных. Поэтому, выкрикнув то же, что и остальные, склонив голову в поклоне, я стал дожидаться, когда Двойка, фыркая носом, начнёт разливать суп по нашим пиалам… а дальше…

…а дальше вы уже знаете. Глядя на эту мутную болотную жижу, с плавающими в ней травами, мне было трудно подавить рвотный порыв. Впрочем, заметив, что остальные сёстры, рассевшиеся по кругу, тоже не торопились употреблять это в пишу, я решил немного подождать. Дождавшись, пока Двойка отойдёт за вторым, сёстры начали синхронно сливать пойло обратно в чан с супом, даже не прикоснувшись к еде; исключение составили Шестая, которая, зеленея и меняя цвет, всё-таки решила прикоснуться и даже пригубила пару ложек, да ещё одна сестра, которая сидела чуть поодаль, скрыв капюшоном глаза… а так же Папаня, который, неодобрительно покосившись на всех нас, покачал головой, но молча начал поедать эту бурду, даже не морщась и не плюясь. Я же, глядя то на своих товарок, то на отца, только вопросительно поднял бровь. Заметив моё замешательство, мне ответила Седьмая, которая чуть выдвинулась вперёд и вполголоса произнесла:

— Хочешь жить — лучше слей обратно. Ты уже однажды побывала в лазарете, когда наелась её стряпни… Хорошо, хоть второе ей больше не доверяют готовить…

— Седьмая, ты наговариваешь на сестрицу Вторую… ешь, не бойся, Тринадцатая… не отравишься… — кисло ответила Шестая, всем своим видом пытаясь изобразить, «насколько» это вкусно. Получалось не очень. Другие сёстры тихо захихикали. Я же, всмотревшись в мутное варево, не стал торопиться с дегустацией, заместо того решив направить разговор в другое русло:

— Верю, Шестая… Кстати! — поднял я палец, — сёстры! А не могли бы вы мне представиться? Некоторых из вас я уже видел, но большинство — только в первый раз. У меня… потеря памяти, уж извините…

— А Тринаверсе права, нужно представиться перед ней! — встряла одна из смуглых с серебряными волосами. И добавила, кокетливо покрутив прядь на волосе: — Восьмая, приятно познакомиться! — хихикнув, она посмотрела на свою соседку, а я же ещё раз обвёл их всех взглядом: несмотря на то, что мы, вроде как, все близнецы, отличить нас на вид всё-таки можно было.

Смуглых, считая Первую, в нашей семье оказалось трое — тут всё понятно, фенотип весь в «мамочку» хотя, повторюсь, я её в глаза не видел, но совместив в голове портреты моих «тёмных сестёр, я примерно представил её внешность… Очень экзотическую, но оттого — не менее эротичную и жгучую. Пятеро, считая Двойку, Шестую, Седьмую, меня и ещё одну — чисто в Папаню, хотя, моя «опекунша» цветом кожи вышла темнее, чем папка. Все остальные — ну, я бы сказал «кто на что горазд».

Восьмая, в отличие от Первой, отличалась «нормальным» ростом и не менее нормальными «пропорциями». Одевалась она в тёмно-фиолетовое полное платье с белым оборотом, довольно лёгкое и воздушное на вид. Волосы она заплела в толстую косу, на лбу — что-то вроде татуировки или нанесённой краски, в виде голубя белого цвета. В целом, она смотрелась обворожительно экзотично.

Её соседка, к которой та и обратилась, скосила на меня свои глаза, после чего, не меняя позы, лениво бросила:

— Пятая, Тринаверсе, — после чего снова уткнулась в толстую книгу, которую она держала на своих коленях.

Эта унаследовала смешанную кровь: её глаза, бывшие двуцветными (голубой и красный), её волосы, образующие две половинки: седую и золотую… сочетание, которое на земле можно было получить лишь искусственным окрашиванием волос, у неё имелось от рождения. Лицо её было очень… не знаю, точно бы сухим, безэмоциональным: с самого начала беседы оно практически не меняло своё высокомерное безразличие. Её кожа отливала оттенком кофе с молоком, преимущественно в белизну. На теле — бесформенная серая роба, навроде монашеской рясы.