Теперь я стеллинг!

— Десять дней, Эр Патер. — глаза Ара прояснились. Он мотнул головой, посмотрел на собеседника. — Десять дней вас лихорадило, покуда весь приход сбивался с ног, пытаясь вас выходить. Десять дней… — в глазах рыцаря можно было прочитать горечь, злость и какое-то разочарование. Его губы сжались в недовольную линию.

— И за десять дней вы так и не смогли отыскать стеллингов? Вы? Лучший и вернейший пёс короля, который прославился своими навыками сыска и способностью идти по следу?.. — скепсис из лица священника можно было черпать ложкой. Густаве, явно сдерживаясь, недовольно и громко выпустил носом воздух.

— Эти десять дней, Эр Патер, мне пришлось потратить на усмирение беспорядков и вашей паствы, — льдисто-синие глаза Ара Густаве начали наливаться кровью. Его плечи расправились, а спина выгнулась идеальным образом. — И я надеюсь, что теперь, когда вы наконец вернулись к нам, вы приложите усилия, чтобы обуздать их, а я, наконец-то, смогу прочесать каждый чёртов камень и дол в этой глуши!.. — под конец речи Густаве говорил тихо, но крайне эмоционально и сильно. Эр снова почувствовал холодный клинок, приставленный к горлу, образно выражаясь.

— Десять дней?.. Что… что творится в городе, Ар Сильдориан Густаве, во имя Шестирукого?! — мужчина хрустнул кулаками и промолчал. Затем, точно бы преодолевая себя, ответил:

— Ничего доброго, Эр Стайн Патер. Беспорядки, грабежи, насилие… было несколько случаев, когда на себя пытались наложить руки. В городе невозможно находиться: давящий, тяжёлый дух пропитал каждый ррейхов уголок этой богом забытой Гелоны.

— Влияние Бога, которого призвал стеллинг, — побледнев, вжался спиной в стенку Патер. Его лицо было каменным. — И за десять дней… оно не развеялось?

— «Развеялось»? О нет, Эр. Мне кажется, оно только усилилось от разрухи, беспорядков и беззакония. Вана Ганидзе, достопочтенного слугу короля, зарезали на улице, точно какую-то крысу, посреди дня. Некоторые из солдат дезертировали, подались в разбой; говорят, не могут выносить этого голоса, что шепчет слова безумия… — седовласый (теперь) рыцарь с унылым видом покачал головой. — Только молитвой и милостию Шестирукого, Гелона ещё продолжает держаться хоть как-то. Вся надежда лишь на вас и ваши литании, Патер.

— Площадь!.. — на лице священнослужителя промелькнуло понимание, смешанное с испугом. — Но ведь!.. Какой силой должна была обладать эта тварь, чтобы превратить место своего призыва в источник скверны!..

— А вот это к вам вопрос, Эр Патер. Я опросил Эра Ганса… кстати, он до сих пор не может оправиться от своей травмы… — в этом месте оба представителя сглотнули и, сами того не сознавая, поелозили пятыми точками. — Он говорит, что тварь вела себя самым обычным образом, как все стеллинги: умоляла о пощаде, смирении, просила вернуть домой, к её сёстрам. В преступлении созналась сразу; повторно подтвердила после пытки мясом, когда её внутренность рвало наружу…

— Ар, вы ведь сами всё это протоколировали, изучали и одобряли…

— …и тварь ни разу, ни разу, не продемонстрировала и доли той наглости, что она показала на суде или на костре. Понимаешь?.. Что-то в ней изменилось после той кормёжки…

Наступило зловещее молчание. Пламя свечи тихо колебалось ровным потоком, давая на стене ближайшей к священнику две густые и фантасмагоричные тени, колыхавшиеся вслед за огоньком.

— Я вспомнил!.. — внезапно, на лице Эра возникло озарение. Его дыхание сбилось, а голос взволновался. — Стеллинги!..

— Стеллинги?.. — покосился на него Ар, подняв брови.

— Их было трое!.. Но город покинул всего один!

Ар Густаве поднял бровь, ожидая продолжения. Эр Патер сглотнул.

— Торговый день, когда эти богомерзкие твари приезжают меняться. В город вошло трое, но наружу до наступления темноты выбрался только один. Подробного описания я не знаю: вы же знаете, они все на одно лицо…

Молчание. Слуга короля хрустнул кулаками.

— Значит, я достану их описание из-под земли и не будь я Сильдорианом!..

Патер, ощутив волну ненависти, которая так и сочилась из слов, зачарованно закивал головой.

* * *

…превозмогая боль, страдания, здравый смысл и законы мироздания…

Систем! Не лезь под руку! Не видишь… у человека (стеллинга) это… как его… нет, вдохновение — плохое слово. Отаку вдохновляется… кхем, нет, не вдохновляется. Отаку отачит, во!

Как понимаете, я решил остаться на внеурочное время (правильней сказать «увлёкся»), продолжая с остервенелым упрямством изготовлять стрелы. В какой-то момент меня накрыло той самой волной транса, в которую впадает любой человек, обречённый заниматься долгое время монотонным трудом.