Теперь я твоя мама

Проститутка шла быстро, ее тонкая фигура тонула в первых проблесках рассвета.

Карла остановилась, сняла трусики и глубоко запихнула их в битком набитый мусорный бак. Она забыла о достоинстве, сумасшедшая женщина!

Проститутка остановилась, поджидая ее. Ее шерстяная кофта была застегнута не на те пуговицы. Карла понимала, что в подобной ситуации глупо обращать внимание на такие вещи, но все равно заметила, что вдобавок она мерцает металлическим отливом. К тому же кофта была как минимум на три размера больше. Проститутка, словно догадавшись, что ее рассматривают, обхватила себя руками за плечи.

Она толчком открыла дверь. «Наффис» оказался грязной забегаловкой с засаленными кружевными занавесками и отстающей от стен краской. Здесь было душно. За одним из столов сидели несколько таксистов с кружками чая. Они кивнули проститутке и равнодушно посмотрели на Карлу, словно решив, что перед ними призрак. Карла именно так себя и чувствовала – невесомой.

– Садись, – сказала проститутка и указала на стул в углу.

Ее короткая облегающая юбка невыгодно смотрелась на узких бедрах, пятки постоянно соскальзывали с высоких каблуков. Она неровной походкой направилась к стойке.

Карла послушно села на стул и поставила локти на промасленную скатерть. Женщина, заметив, что ее кофта неправильно застегнута, быстренько все исправила.

– Что это все было-то? – спросила она, когда вернулась к столику с двумя чашками чая. – Ты что, собиралась бултыхнуться к чертям?

Ее жесткий городской говор резал ухо. Во флуоресцентном свете забегаловки Карла различила под толстым слоем косметики почти детское лицо. «Не больше пятнадцати лет», – решила она.

– Я думала об этом, – ответила она и отхлебнула чаю, который оказался с сахаром и молоком. Ее желудок начал сопротивляться такой сладости, но она продолжала пить. Вскоре внутри потеплело, и вкус уже не имел значения. – Ты бы остановила меня?

Девушка, о которой Карла не могла больше думать как о женщине, пожала плечами.

– С какого хрена?

– Пожалуй, причины нет. Сколько тебе лет?

– Не твое дело, черт возьми!

– Я иногда вижу тебя на улице. Тебе не страшно быть там одной?

Девушка бросила взгляд на дверь.

– Не страшнее, чем где-то еще.

– Ну, это не так, – не согласилась Карла. – Там очень опасно.

– Только не надо строить из себя доброго самаритянина! Проститутка вытащила мобильный телефон и начала нервно теребить его. Когда он зазвонил, она отвернулась от Карлы.

– Да, «Наффис». Да… да… увидимся. – Она снова повернулась к Карле и уставилась на нее уставшими глазами. – На этом чертовом мосту тереться – вот что опасно. Как тебя зовут?

– Карла. А тебя?

– Анита.

– Спасибо за чай, Анита.

– Да ладно. Ну, увидимся.

Дверь кафе распахнулась. На улице стоял мужчина и ждал Аниту. Карла вспомнила, как встретила на мосту О'Коннелла Роберта. У этого мужчины были такие же быстрые, оценивающие глаза. Анита тут же встала и вышла к нему. Карла наблюдала через окно, как они уходят, пока они не исчезли из виду.

Глава тридцать шестая Джой

Медведя нигде нет. На этот раз его не оказалось и в стиральной машине. Мать говорит:

– Он совсем истрепался, Джой. Я куплю тебе нового медвежонка на Рождество. Не надо делать из мухи слона.

Джой находит Медведя в мусорном ведре. К его меху прилипли чайные пакетики и вареные бобы. Одного глаза не хватает, а рот забит какой-то гадостью, пахнущей, как капуста, которую она отказалась есть накануне. Она держит его под душем, но пятна не исчезают, и эта гадость все вываливается из его пасти в ванну. «Чертова корова, – говорит Медведь. – Она пытается убить меня. Я ее ненавижу».

Ей хочется позвонить отцу и рассказать о случившемся, но он посредине океана зарабатывает деньги, чтобы построить оранжерею и сделать много всего с домом, потому что мать говорит, что он напоминает мавзолей.

– Что такое мавзолей? – спросила Джой бабушку, когда она пришла на ужин в прошлое воскресенье.

Бабушка сказала, что это могила, и Джой испугалась, что в доме есть призраки.

– Никаких призраков, – возразила бабушка. – Просто у нас возникли разные мнения по поводу того, что делает дом домом.

Вскоре она ушла, не обняв маму на прощание. После случая с Джои она ее больше не обнимает.

Джой трясет Медведя и чувствует, как внутри нарастает злость. Это такое теплое непонятное чувство. Она не может ясно думать, когда оно внутри.

– Ты выкинула Медведя в мусор! – кричит она.

Мать смотрит на нее из-за стола. Вчера они пошли на зимнюю прогулку и насобирали шишек и веток падуба и плюща. Сегодня они собирались сделать из всего этого панно о рождении Христа, но Джой сбрасывает шишки на пол. Они прыгают, словно мячики. Одна из них подкатывается к ней, и она топчет шишку ногами.

Мать хватает ее за руки и заставляет прекратить это.

– Медведь был грязным, – говорит она. – По нему лазили микробы. А ты вечно сосешь его уши и засовываешь лапы в рот. Это ужасно! У тебя же есть другие игрушки!

– Он мой любимый! Исправь его, – ноет Джой. – Пускай он будет таким, как раньше!