Теперь я знаю...

Птичка раскрывает клюв, чтобы петь, и красных перышек делается много: они распушаются, как шарик. Замолчит — и перышки опадают, приглаживаются.

Иван Федосеевич обернулся и увидел, куда я смотрю. Подошел и тоже посмотрел на птичку.

— Это, — говорит он тихо, — соловей-красношейка. Подругу приглашает — строить гнездо. Нашел подходящее место. Теперь по его песне все другие красношейки будут знать, что это место занято.

— Ау! — крикнула Майка.

Соловей-красношейка испугался крика и улетел. А мы пошли догонять Майку.

Красношейка подождал, пока мы отойдем подальше, и снова за пашей спиной стал песню выщелкивать. Мы его долго слышали. А потом все затихло. Может, подруга прилетела?

Мне надоело вертеть головой но сторонам, и я стал смотреть в спину Ивану Федосеевичу. У него на спине рюкзак. А через плечо на ремне висит сетка. Из проволоки и в деревянной рамочке. Похожая сетка у бабушки есть, только круглая. Ситом называется. Бабушка через него просеивает муку, когда печет оладушки.

Я тихонько потрогал сетку, а Иван Федосеевич подумал, что я устал.

— Потерпи, — говорит, — дойдем до упавшего дерева и устроим привал.

Я сказал, что не устал, а просто скучно идти.

Иван Федосеевич затылок почесал и говорит;

— А ты песню пой. Мы подпоем.

Я вспоминал-вспоминал песню, такую, чтобы под нее удобно было идти. Не вспомнил. И запел, что в голову полезло:

Через сито мы просеем!

Эх! С Иваном Федосеем!

Напечем оладушки!

Ой, гербар, гербарушки!

Майка остановилась и говорит:

— А вот и неправильно! Надо «с Иваном Федосеевичем».

Я сказал, тогда будет нескладно: «Через сито мы просеевичем», что ли?

Она подумала и говорит:

— Все равно дальше чепуха. Нет таких слов «гербар», «гербарушки». — И стала меня дразнить: — Нескладушки, неладушки, все Андрюшке по макушке!

А я тогда запел еще громче:

Ой, складушки! Ой, ладушки!

Гербарушки! Оладушки!

Иван Федосеевич сначала не вмешивался, а потом говорит:

— Нельзя так на природе кричать, всех зверей и птиц распугали. По-моему, Андрюша просто не знает, что такое гербарий. Объясни ему, и дело с концом.

Майка плечом сделала: мол, еще всякому объяснять! А меня заело, и я еще громче закричал:

— Да она сама не знает! А задается!

Иван Федосеевич крякнул, совсем как утка, — сердится, я сразу понял — и говорит:

— Не ссорьтесь, братцы-кролики, это нехорошо. Понимаешь, Андрюша, гербарий — это собрание засушенных растений. Их собирают, чтобы потом изучать. Понятно?

Я сказал, что понятно. А сам все равно чувствую, что Майка тоже про гербарий не знает. Вот хитрюга! Не знает, а хочет быть главнее меня.

Мы дошли до упавшего дерева и устроили привал: сели на дерево, а рюкзак и сетку привалили рядом. И попили воды из фляжки — Иван Федосеевич запасся.

Потом он показал, что сетка раскрывается па две половинки.

— На одну половинку, — говорит, — положим несколько листов газеты, а на них растения. Сверху прикроем другими газетами и другой половиной сетки зажмем. Затянем обе половинки веревкой — пусть растения сохнут.

Майка спросила, какие растения будем собирать. Оказывается только те, что цветут. И каждое растение строго по одному.

Я скорей сорвал цветок, который рос у моих ног. Хотел, чтобы первый цветок был мой.

Иван Федосеевич опять крякнул и говорит:

— Так не пойдет! Без моего разрешения ничего не рвать. Если каждый по цветку зря сорвет, на Земле никаких цветов не останется.

— А почему вам можно? — спросил я.

— Потому,— говорит он, — что мне надо строго для науки.

— А у нас под Москвой, — говорю, — все можно рвать.

— И очень плохо, — сказал Иван Федосеевич. — Некоторых цветов совсем не стало. Нарвут букеты, цветы по дороге домой завянут — их и выбросят. Безобразие! Надеюсь, ты так никогда не будешь делать.

Я пообещал. А он достал из рюкзака лопаточку, аккуратно выкопал из земли цветок и стряхнул остатки земли.

— Смотрите, в земле сидел...

— Корень! — выпалила Майка.

— Верно! А вверх от корня что тянется?

— Стебель!

Опять Майка! Вот быстрая какая! Я про стебель тоже знал, только сказать не успел. И я скорей закричал, чтобы успеть вперед Майки:

— А дальше листики и цветок!

У Ивана Федосеевича вокруг глаз сбежались веселые морщинки.

— Молодцы! — говорит. — Грамотные помощники. А что за цветок, знаете?

Мы с Майкой заорали хором:

— Фиалка!

И мы все втроем стали смеяться. Сами не знаем почему. Я даже с бревна свалился, на котором сидел, так мне было весело.

Майка первая замолчала. И глаза сделала хитрые-прехитрые.

Иван Федосеевич посмотрел на нее и тоже перестал смеяться.

— Ты, — говорит, — о чем-то спросить хочешь? Не стесняйся, спрашивай.

— Меня интересует, — говорит Майка, будто по телевизору выступает, — вы про все цветы знаете, как они называются?

Иван Федосеевич почесал в затылке и говорит:

— Нет, не про все, конечно. Да про все и не надо знать. У меня есть такая книга — «Определитель растений». Увижу незнакомый цветок и ищу в книге его название.

— А в книге, — говорит Майка, — про все-все цветы написано?