Теперь я знаю...

— А меня, — говорю, — возьмешь на Марс?

Майка постучала себе по лбу.

— Ну куда тебе на Марс? Ты же нетренированный. Помрешь у меня в ракете от перегрузки — отвечай потом за тебя перед родными и близкими.

Я обиделся и решил уйти. А она встала с кресла и загородила дорогу.

— Ладно, — говорит, — давай потренируемся.

Я подождал, пока обида из меня вышла, и согласился. Я ведь все равно один ничего не могу! А вместе, может, потренируемся — и я наращу мускулы.

Мы спустились с чердака и сразу начали тренировку. Я немножко попрыгал через скакалку — и устал, вспотел. А Майка долго прыгала и даже колесом кувыркалась. Это, говорит, чтобы вестибулярный аппарат закалялся.

Надо будет у папы спросить, что это такое.

Андрюшин альбом. 7

Собака — близкий родственник волку. Человек приручил ее первую из всех животных около двенадцати тысяч лет назад.

Сначала собаки охраняли жилище человека: лаяли, когда приближался чужой. Потом стали помогать хозяину охотиться: преследовали и задерживали диких животных.

Позже собаки научились охранять стада коров, овец, помогали человеку их пасти.

Породы собак делят на три группы: охотничьи, служебные и декоративные.

Служебные собаки пасут стада, работают на границе и в уголовном розыске, ищут полезные ископаемые, спасают людей, заблудившихся во время снежных бурь, перевозят грузы, почту, пассажиров.

В Париже стоит памятник сенбернару Барри. Он спас 39 человек, попавших в снежную бурю в Альпах. На Аляске есть памятник вожаку упряжки Бальду. Он вовремя доставил лечебную сыворотку и спас этим многих детей. В Берлине построен памятник собаке — проводнику слепых. В Санкт-Петербурге возведен памятник всем собакам, которые послужили науке.

Богатство своей натуры собака может проявить только в тесном общении с человеком. Необязательно, чтобы собака-друг была породистой: простые дворняжки бывают очень умными, преданы хозяину и хорошо выучиваются многим командам.

Полет на Луну

Скоро из-за тренировок я стал не так потеть. У меня даже мускул на руке вырос. Я согнул руку в локте — нащупывается!

Я уже знаю, что такое вестибулярный аппарат. Он — глубоко в ухе, помогает нам не падать, сохранять равновесие. Меня на плашкоуте и на мотоцикле тошнило — значит, у меня слабый вестибулярный аппарат. Надо его укреплять.

Мы с Майкой тренировались каждый день. То около ее дома, то около нашего. Наконец она сказала, что завтра можно слетать на Луну.

— Будешь, — говорит, — моим небесным братом.

Как я дотерпел до завтра, сам не знаю. Всю ночь просыпался и смотрел на часы. А когда надо было вставать — заснул! Хорошо, папа разбудил: пришла пора завтракать.

Я так вскочил, что в глазах стало темно, будто ночь еще оттуда не вышла. Папе я сказал, что завтракать буду в полете. Он удивился, но промолчал. Хорошо, что я с папой! Мама ни за что бы не разрешила.

На чердак я примчался ракетой. Майка уже сидела в качалке. Она сказала, что проснулась в заранее заданное время и находится в полной боевой готовности.

Я залез на ящик.

— Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один... Старт! — скомандовала Майка.

Мы нажали на выключатели. Я изо всех сил ударил палкой по ящику — будто взрыв. И мы взлетели...

Майка быстро-быстро закачалась в кресле, закрыла глаза и задышала часто-часто. Я догадался: она перегрузку переносит. Потом она стала качаться медленнее и длиннее дышать: значит, перенесла, осталась живая.

У меня на ящике перегрузка не получалась, и я решил говорить в микрофон из консервной банки:

— Внимание! Внимание! Говорит Байконур! Выходим на связь.

— «Чайка» слышит! — отвечает Майка.

— Отлично видим вашу ракету! — говорю я. — За ней тянется хвостатый дым. Как себя чувствуете, космонавты?

— Самочувствие отличное! — чеканит Майка. — Полет проходит устойчиво. Корабль отделился от ракеты-носителя. Вестибулярный аппарат работает хорошо. Пульс — сто! Летим по заданной орбите прямо на Луну! Собираемся производить завтрак.

Мне стало смешно: почему не просто — «собираемся завтракать». Майка сказала, так торжественней. И сразу меня уела: мол, дым не бывает хвостатый, как я сказал. Он сам хвостом тянется за ракетой.

Завтрак мы с Майкой давно придумали. Я принес тюбик с апельсиновой зубной пастой, а Майка — шарики из хлеба. Сама накатала. Пасту мы выдавливали прямо в рот, а потом выплевывали: не есть же ее по правде. А шарики глотали, как пилюли.

— Начинается невесомость! — сказала Майка и стала ходить, как в кино, когда замедленная съемка. Еле ноги поднимает и руками размахивает, будто плавает.

Я ходил за ней и делал все, как она делала.

Потом Майка перегнулась через чердачную перекладину и немножко повисела вниз головой.

— Я, — говорит, — не ощущаю, где пол, а где потолок.

Я тоже повисел, но только все равно ощущал; голове стало тяжело и в ушах застучало — бум! бум!

Я испугался, но Майке говорить не стал. Еще скажет, что я не переношу невесомость. Лучше буду передавать на Землю, что мы видим из космического корабля!

И я начал: