– Ты убивал на гражданке? – спросила невзначай.
– Ты же видела утром коридор.
– Все были живы.
– Глазастая какая.
– Ты не ответил.
– Ответ – да. Это что-то меняет?
– Нет. Просто так спросила, – пожала я плечами и продолжила заниматься посудой.
– Ты врешь, – заявил он, разворачивая меня за плечо.
– Ты прав. Твой ответ ничего не поменял, но спросила не просто так. Люди редко осуждают себе подобных. А мне бы не хотелось, чтобы ты меня осуждал, – он посмотрел внимательно и кивнул.
Хлопнула входная дверь и через минуту на кухню подоспело пополнение.
– Сенечка, ты такой молодец, – ласково сказала мама.
– А я? – подняла я бровь.
– Хвалить тебя, все равно что делать комплименты самой себе, – отрезала мама, закатив глаза. Сенечка широко улыбнулся, а Степка пытался не заржать, стоя за маминой спиной. – Оставьте все, пройдемте в гостиную.
– Ты не хромаешь, – заметил Арсений, когда мы расселись на диване и двух креслах, а Степа задрал штанину и постучал по железке, которая сменила его протез, выполненный в анатомической форме.
– Иван Петрович долго плевался на тот, что я носил, снял его и выкинул в помойку, – хмыкнул Степа, а Арсений заржал:
– Классно починил.
– Завтра заберу новый. Но я с этой палкой себя лучше чувствую, чем со старым. Прикинь, заходим, а он с порога «вы, молодой человек, ходите, как инвалид». Я без задней мысли, мол, а я и есть. А он мне: «вы не инвалид, вы, похоже, идиот. Только идиот будет хромать годами, когда может ходить как обычно».
– Петрович в своем репертуаре, – усмехнулась я.