Теперь мы квиты

– Я приду сегодня, я даю слово… – шепчу пересохшими губами, умоляя его взглядом, когда он опускает на меня глаза. Пожалуйста, пусть не артачится. Хотя бы раз в жизни послушает меня. Видит бог, Лука самое дорогое, что у меня есть, и я не смогу вынести, если он пострадает из—за меня.

– Ия… – голос Оскара очередной сиреной в мозгу.

Поднимаюсь, буквально отдирая ЕГО ладонь от своей ноги. Знаю, что Нейман подстрахует, задержит его. Не даст ему уничтожить себя. Поэтому бегу. Быстрым шагом иду к выходу, туда, где стоит Оскар.

Стоит мне приблизиться к нему, он тут же направляется к выходу.

Сердце клокочет так громко, что я не слышу ничего кроме него. А еще я понимаю, что Лука не оставит все просто так. Стоит нам выйти на улицу, он догонит нас и тогда начнется ад. Я должна что—то сделать.

Всхлипываю испуганно, когда Оскар хватает меня за локоть и переходит на более быстрый шаг. Судя по его напряжению, он в ярости.

Решение приходит молниеносно. Я вдруг останавливаюсь, прижимая ко рту ладонь. Оскар замирает, переводит на меня удивленный взгляд.

– Тошнит. Я в туалет, подожди меня…

Не даю ему возможности на раздумья. Срываюсь в сторону коридора. Он знает, что в последнее время у меня частые проблемы с ЖКТ, и ничуть не удивлен внезапному приступу. Чувствую его напряженный взгляд на себе, но когда забегаю в коридор и оборачиваюсь, вижу, что он застывает у барной стойки.

Из коридора есть выход в наш обеденный зал. В прошлый раз долго блукала по этим лабиринтам, изучила все выходы. Я несусь со всех ног, желая поговорить с Лукой. Хотя бы минута, но мне она нужна. Я должна лишить его малейшей надежды на то, что останусь с ним. Я должна быть убедительной, чтобы он не думая, ушел из ресторана. Чтобы ненавидел всем сердцем.

И когда я уже вижу тот самый зал, мне навстречу вылетает высокий мужчина и я буквально вбиваюсь ему в грудь. Не успеваю ничего понять, как оказываюсь прижатой к стене. Его губы на моих, и это совсем не то, с чего я хотела начать разговор.

Настрой трещит по швам. Все, что я могу делать – схватиться за лацканы его пиджака и тянуть на себя, пока Лука погружается в мой рот языком, заставляя голову идти кругом.

Его запах, его тепло. Вот он – мой дом, тот, ради кого я должна уйти, ради кого прекратить все придется.

Пытаюсь оттолкнуть его. И когда он отстраняется, я собираюсь с силами для того чтобы навсегда стать сукой в его глазах.

– Варламов, я же сказала тебе, что между нами все кончено, – выплевываю с презрением, вытирая рот рукавом. – Так какого черта ты продолжаешь лезть ко мне?!

А он лбом к моему прижимается, рычит беззвучно. Я вижу, как на его скулах желваки заходят, как сильно напряжена его шея. Сдохнуть хочу, но продолжаю нести чушь.

– Ну трахнулись по пьяни, с кем не бывает? Это не дает тебе права лезть в мою жизнь! Сделай одолжение, вали к своей Элис, – произношу это тихим спокойным голосом, чтобы поверил. Чтобы даже сомнений не было, будто я со зла это говорю.

И он верит. Дает мне оттолкнуть себя. Смотрит так, словно я только что нож ему в грудь вонзила. Всполохи боли в его глазах поднимают мою собственную. А я душу ее, утрамбовывая все глубже в себя. Плевать. Я когда—нибудь выживу. Когда—нибудь встану на ноги и снова смогу улыбаться.

Пытаюсь уйти. Но он ловит меня.

– Сюда иди! – рычание над головой, и я снова лечу в стену. Больно. Но это к лучшему. Это приводит в чувства.

– На меня смотри! – за скулы меня хватает, кривится. – Ты больше не вернешься к нему. Ты – моя.

Нет—нет. Я не могу позволить ему все испортить.

Отталкиваю его снова, только на этот раз он будто скала.

– Я замуж выхожу, придурок! – ненавижу его в этот момент. Почему он все усложняет?! – А ты к своей Элис вали!

– Ты сама себя слышишь? Ни слова адекватного из твоего рта не вылетело!

– Да убирайся же ты, – в горле ком огромный, молочу его по плечам, а он грудью к стене пригвождает меня. И шепотом рваным, надтреснутым.

– Нет у меня ничего с Элис и не было! Я ее пальцем не тронул, Ослик! – по коже дыхание его скользит, посылая дрожь по телу. – За все полгода у меня никого не было! Ты, одна ты! Всегда ты!

Зачем он делает это? Мне же больно! Говорить ему эти мерзости больно, смотреть в его глаза и врать! Нагло врать! Но пусть уж лучше так. Лучше эта боль, чем боль его гибели.

И когда он отстраняется, чтобы в глаза мои посмотреть, то ничего кроме презрения не видит.

– Отпусти!

Кривится.

– Ты всерьез думаешь, что я отдам тебя ему? Что я вообще кому—то тебя отдам?! – цедит сквозь зубы, а наглые пальцы лицо мое трогают. Его взгляд опускается вниз, он скользит по синяку на скуле. Вижу, как дергается мускул в уголке его губ.

– Он ударил тебя… – хрипло, с булыжником в горле. – Я убью его…

Отпускает меня. Меня больше ничего не держит у злосчастной стены. Я смотрю в его широкую спину, удаляющуюся от меня, и понимаю, что это худшее, что могло случиться!

– Нет, стой! – срываюсь следом. Онемевшими пальцами хватаюсь за его пиджак. А он тянет меня вперед бульдозером.