— Кинь ты этот проклятый никаён, а лучше попробуй устроиться в вечерние часы в кафе официанткой.
Девушка ты весьма симпатичная, расторопная, а большого языка на этой работе не надо. Поверь, там ты не переработаешься, а за счёт чаевых можешь заработать гораздо больше, чем на этом выматывающем силы и душу никаёне.
Что ты думаешь, мне легко, я тоже пашу на виллах, а вечером ещё мою посуду в одной забегаловке.
— А, почему Вы, не идёте в официантки?
— Глупышка, посмотри на себя, а теперь на меня — я маленькая ростом, толстушка, как говорится, ни кожи, ни рожи, кто меня такую красавицу возьмёт обслуживать капризного израильтянина, а тем более, мужского пола?
— Но мне… не знаю даже, как это сказать…
Короче, мне противно, когда ко мне пристают эти обезьяны, а на работе официанткой это может быть сплошь и рядом.
— Девочка моя, никто тебя насиловать в зале кафе не будет, даже не рассчитывай.
Но это я шучу, найди девонька для себя определённую линию поведения, научись сохранять дистанцию и при этом, улыбаться, отшучиваться и даже подыгрывать этим приставалам, от слов ведь не беременеют.
Убеждения доброжелательницы подвергали стойкость девушки испытаниям и подталкивали к размышлениям, а от них Веру бросало то в жар, то в холод, но однажды в марте, в дни праздника Пурим, гуляя по набережной Ашдода, она всё же осмелилась и, зайдя в приглянувшееся кафе, предложила свои услуги в качестве официантки.
И, на этот раз ей повезло, хозяином кафе оказался выходец из Грузии, при виде которого у Веры стало кисло во рту, и она тут же захотела покинуть кухню, куда её привела она из работниц, к которой она обратилась на счёт работы.
Средних лет мужчина солидной комплекции, с чёрной густой шевелюрой и седыми висками смерил Веру взглядом с ног до головы и поцокал языком:
— Давно в стране, знаешь иврит, работала когда-нибудь официанткой?
Он буквально выстрелил вопросами на хорошем русском языке с совершенно небольшим акцентом.
Вера потупила глаза.
— Скоро полгода, учусь в ульпане бэт, официанткой никогда не работала.
— Ну, и хорошо, приходи к шести вечера сюда в кафе, будь одета в джинсы, кроссовки или туфли без каблуков и в светлую футболку или кофточку с длинным рукавом, но без рисунка.
Три дня работаешь бесплатно, все чаевые будешь сдавать в кассу.
Это твой испытательный срок, если согласна, то приходи.
И он сразу потерял к Вере всякий интерес, отвернулся к рядом стоящей женщине, заговорив с ней на грузинском языке.
Радостная девушка вбежала в квартиру с криком:
— Любочка, я иду работать официанткой в кафе и уже сегодня вечером!
Сестра тут же сбила её восторженный порыв:
— А меня ты спросила, для тебя, что семья не имеет никакого значения, разве не нужно соизмерять свои желания и поступки с истинным положением дел — кто будет с Русланчиком, когда я буду оставаться на сверхурочные часы, ты знаешь, что от тебя потребует хозяин, может ему нужна постельных дел мастерица, ты, что уже согласна и в потаскухи податься?
— Но, Любочка, не буду же я годами гнуть спину и ломать руки на никаёне?
Мне одна наша ученица в ульпане сказала, что лучше всего выучить как следует язык, общаясь с людьми разного уровня, а то я прихожу домой, включаю русское телевиденье и весь иврит становиться до лампочки.
Любу буквально взорвало от злости, она швырнула в раковину тарелку, которую до этого держала в руках и со звоном разбитого стекла обрушилась на Веру:
— Дурища, ты бы, кого хочешь слушала, только не сестру родную!
Я же тебе говорила перекантуйся годик, я уже готова была с тебя снять оплату за квартиру и хешбоны (счета), лишь бы ты присматривала за Русланом, а осенью начала бы учиться на подготовительных курсах для поступления в университет и продолжала бы подрабатывать у Ронит, она ведь уже по десять шекелей в час стала тебе платить.
Так, нет, ей какая-то баба что-то сказала, и она побежала в официантки жопой крутить и сиськами трясти перед мужиками всех мастей.
Ты, наверное, забываешь, что я несу за тебя ответственность перед родителями…
— Люб, ну, Люб, успокойся, меня только взяли на три дня на испытательный срок, может быть я ещё не подойду, а ты уже впала в истерику.
— Истерику говоришь, нет, моя милая, я просто констатирую факты, а будешь дальше так себя вести, то подумай о съёмном жилье, а я проститутку у себя дома держать не намеренна, намотай себе это на не существующий у тебя ус, я всё сказала, точка.
Люба оставила последнее слово за собой, как она делала всегда, начиная с Вериного раннего детства, но та на сей раз не собиралась сдаваться и к шести вечера отправилась на новое место работы.
Без четверти шесть она уже заходила в двери кафе и сразу же натолкнулась на хозяина:
— А, пришла, ну, хорошо, не буду вызывать другую девочку, посмотрим, что ты собой представляешь на работе, выглядишь отлично.
— Простите, но я ведь не манекенщицей устраиваюсь?
— Вай, тоже мне сказала, манекенщицей, тут моя дорогая, крутиться надо больше, чем на той сцене, если хочешь, чтобы тебе оставили побольше чаевых.
Ладно, некогда мне с тобой лясы точить, скоро надо открываться.
И крикнул в глубь подсобки: