Теперь ты меня видишь

— Кэти Луэлин погибла десять лет назад. Несчастный случай, — продолжал Джосбери. — Из дому она ушла примерно через полгода после предполагаемого изнасилования. Я так понимаю, отправилась в Лондон, потому что лето она провела в полузаброшенном плавучем доме возле Дептфорд-Крик. Там несколько молодых людей устроили что-то вроде сквота. Однажды лодка оторвалась от берега и загорелась. Никто точно не знает, сколько там было людей, но в реке обнаружили пять трупов. Один парень, Тай Хаммонд, выжил. Он сказал, что в общей сложности их было шестеро.

— Откуда ты об этом знаешь?

— Проверил по реестру. Нашел дату смерти Кэти, почитал результаты экспертизы, поднял газетные архивы.

— Это точно была Кэти? Ее идентифицировали по зубной карте?

— Вроде бы нет, но в этом не было нужды. Тело опознали, оно почти не обгорело. Девушка утонула.

— А кто ее опознал?

— Старшая сестра, Виктория. Как только закончилась судмедэкспертиза, она забрала тело и кремировала его.

Таллок закрыла глаза. Какое-то время мы молча смотрели, как она тяжело дышит. Наконец она снова взглянула на нас.

— А что насчет Виктории?

— Пока ничего, — сказал Джосбери. — С тех пор как она забрала дедовы деньги, никаких вестей не поступало.

Таллок подняла голову, и мы увидели на ее лице вымученную гримасу.

— Ну что ж. Так даже проще. Значит, надо искать одну Викторию.

69

Четверг, 4 октября

Похороны Джеральдины Джонс пришлись на погожий осенний день — ясный, солнечный, и только кучки жухлых листьев в сточных канавах напоминали о том, что лето сдает свои позиции. На церемонию пришла почти вся наша опергруппа, а после Таллок с Андерсоном дали пресс-конференцию в Новом Скотланд-Ярде. Мы же поехали обратно в Льюисхэм.

Остаток дня я провела за столом, притворяясь, будто работаю. Нам сообщили, что Джосбери проверяет какую-то версию насчет сестер Луэлин, но сам он ничего не говорил.

Мне казалось, что время ускорило ход. Спешили каждые настенные и каждые наручные часы. Возможные варианты таяли, как лед на нагретом противне, и я понятия не имела, как быть дальше.

С момента обнаружения Карен Кертис — пускай без головы — прошло двадцать четыре часа, и газетчики самозабвенно упивались таким поворотом событий. А как же иначе: новоявленный Потрошитель унес четвертую жизнь, провернул двойное дело, и вся страна негодовала и ликовала одновременно.

Об убийце по-прежнему писали в мужском роде.

Общественность пока не известили, что катализатором могло послужить давнее — и никем не доказанное — изнасилование в кардиффском парке. Фотографии и описания внешности сестер Луэлин разошлись по всем полицейским управлениям, и Виктория на время стала самым разыскиваемым человеком в Великобритании. Мы просто не стали уточнять, зачем ее ищут.

О том, что Карен Кертис обезглавили, мы тоже предпочли умолчать. Пока что. Но рано или поздно придется предупредить коллег по всему Лондону, чтобы не удивлялись, когда найдут отрубленную голову в каком-нибудь викторианском здании. Это уже вопрос времени.

В шесть часов закончилась дневная смена, люди начали расходиться. Вскоре в диспетчерской остались только Майзон, Стеннинг и я. Андерсон вернулся в половине седьмого, когда мы уже не ждали ни его, ни Таллок.

— Как все прошло, сержант? — поинтересовался Стеннинг.

— Да как «как»! Натуральная кровавая баня. Вы тут уже одни?

— А тебе что-то нужно? — спросила Майзон. — Или нам тоже идти по домам?

— Босс приглашает всех на ужин, — с явной неловкостью в голосе сказал Андерсон. — Если вы, конечно, ничем другим не заняты. Это не приказ.

Мы со Стеннингом изумленно переглянулись.

— На ужин? В смысле? У нее дома?

Андерсон пожал плечами.

— Наверно, гендерные различия. Когда инспектор — мужчина, он зовет всех в паб. Женщина зовет к себе на ужин.

— А цветы покупать надо? — спросил Стеннинг.

Дана Таллок жила в Клэпэме, в скромном на вид домике с террасой, но внутреннее его убранство скромностью никак не отличалось. Стены были оклеены дорогущими кремовыми обоями, на полу лежал ореховый паркет. Картины на стенах были качественными репродукциями, которые издаются ограниченным тиражом, а в некоторых можно было заподозрить оригиналы.

В гостиной стояло три одинаковых фисташковых дивана; пол был застелен громадным ковром, поделенным на квадратики зеленого, ржавого и овсяного цветов. В камине горел настоящий огонь. Когда Дана забирала нашу верхнюю одежду, из кухни послышались чьи-то шаги — и сердце у меня в груди забилось чуть чаще. Меня постигло горькое разочарование, но, судя по лицам Андерсона и Стеннинга, только меня.

Навстречу нам вышла высокая, подтянутая блондинка с идеальным овалом лица, прямыми чертами и по-щенячьи восторженными карими глазами. Она наверняка была старше Даны, лет сорока, но одного взгляда было достаточно, чтобы понять: в пятьдесят она будет выглядеть ничуть не хуже.

— Здравствуйте. Я Хелен, — с улыбкой представилась она. — Подруга Даны.

Подруга Даны? Куда я вообще смотрела?