Закинув руку внутрь, нащупываю защелку. Не знаю, насколько богат Сергей – судя по собственной компании и огромному дому, вполне себе богат, – но над защитой своей территории он, похоже, не слишком заморачивается. Надеюсь, у него нет какой-нибудь сигнализации на удаленном доступе. Иначе мне крышка. Приедет полиция, скрутит меня…
– Да успокойся ты! – уже вслух говорю сама себе, закрывая за собой ворота. Бегу в дом. Ключи валяются там же, где я их и оставила, – перед дверью. Скидываю обувь и прячу ее в уголке за шкафом в прихожей, чтобы хотя бы при беглом взгляде ее можно было не заметить. Теперь – наверх!
О, да. В спальне Сергея все так же, как когда я уходила. Бумаги раскиданы по полу, даже еще хаотичнее, чем в тот вечер – ветер из открытого окна постарался. Пепельница, которую я с такой страстью треснула об пол, все еще лежит там же, на полу – расколотая на сотни кусочков. Босиком тут лучше не ходить, но и за тапочками возвращаться – не вариант. Каждая минута на счету.
Я аккуратно опускаюсь на колени, собираю бумаги в неровные стопки. Пусть не по порядку, но хоть как-нибудь. Пусть лучше он подумает, что я копалась в его документах, чем поймет, что связался с чокнутой истеричкой, которая себя не контролирует. А ведь такого со мной никогда не было. Когда уходил Макс, вернее, когда я его прогнала после измены, я даже ни одной тарелочки не разбила. Только плакала, плакала целыми днями.
С Сергеем всё иначе. Даже после нашего «расставания», которое я сама себе надумала и устроила, у меня не опустились руки. Наоборот – сжались кулаки. Уж не его ли это влияние? Когда видишь такого заряженного, идейного человека рядом, очень не хочется самой быть тряпкой.
Кстати о тряпке. Где бы ее достать? Или хотя бы метлу – осколки повсюду.
Бумаги я водрузила на стол, подравняла. Шагнула к окну, чтобы проверить там – я, например, всегда вешаю тряпочку посушиться на батарею под окном.
– Ай! – невольно вскрикиваю. Ну вот, все-таки напоролась на один осколок.
Стоя на одной ноге, разглядываю ступню. Осколок приличный, но это даже хорошо – легко вытаскиваю его. Кровь струйкой сбегает по ступне.
– Вымажу ему тут все в крови и умру сама. Так будет проще, – опять говорю сама с собой.
– Не стоит. Как мне потом объяснять это полиции? – раздается голос от двери.
Я оборачиваю медленно, будто невидимый монтажер перевел меня в режим слоу-моушен. Но никакой киношной интриги здесь нет – я прекрасно знаю, кто стоит на пороге спальни. Вопрос лишь один – насколько злое у него сейчас лицо?
Белые зубы, ямочка на непривычно небритой щеке. Это не злой оскал. Ухмылка? Улыбка?
– А я тут… прибираюсь, – говорю, мечтая провалиться сквозь пол на первый этаж, а оттуда по-быстренькому сбежать, пока Сергей будет думать, как ему заделать огромную дыру в полу.
– Когда ты звонила, я и не думал, что застану тебя там же, где оставил. Погром – это со скуки, да? – Сергей говорит беззлобно, больше с подколом. Внимательно изучает мое лицо, видимо, высматривая реакцию. Потом переводит взгляд ниже и сразу становится серьезным. – Оу. Поранилась? Давай помогу.
Он шагает вперед, а я, встав уже на обе ноги, выставляю руки вперед:
– Погоди! Тут все в осколках, поранишься.
– Ничего. Потом оба в больнице будем валяться. Давно не было выходного, – беспечно говорит Сергей, но идет все же осторожнее, смотря под ноги. Помогает мне добраться до кровати, после чего задумчиво говорит: – Вот мы и снова здесь. Там же, где остановились. Подожди, сейчас поищу бинт.
Он уходит из комнаты и возвращается минут через пять. У меня под ступней уже натекла небольшая лужица крови, я успела достать из сумки для фотоаппарата влажные салфетки и кое-как прижать ранку. Кровить почти перестало.
У Сергея в руках автомобильная аптечка. Он становится передо мной, сидящей на кровати, на колени и осматривает ногу.
– Обработаю, потом бинт, – под нос диктует себе и сразу же делает то, что озвучил. Ранку чуть щиплет, но я едва это замечаю – прикосновения Сергея чувствуются куда ярче, чем какая-то там слабая боль от пореза. – Я как-то в детстве напоролся на колючую проволоку, – вдруг говорит он.
– Пытался сбежать из дома? – шучу я, пока Сергей завязывает бинт.
– Ну, не совсем. Любил бегать босиком. А родители очень не любили, когда рядом с их участком бродили коровы. Мы жили в частном доме, там это нормально. Вот, родители развесили эти колючки, одна со временем обвалилась на землю. По которой я и решил побегать.
– Жесть.
– Было неприятно, но зато потом – весело. Брат привязал к моей ноге подушку, гигантскую такую, чтобы мне было не больно наступать. Нас это очень смешило. Так, вроде закончил. Попробуешь подняться?
Сергей встает и подает мне руки, чтобы помочь. Отказаться я не могу. Наши ладони соприкасаются, и Сергей тянет меня на себя, легко поднимая на ноги. От неожиданности я оказываюсь в его объятьях. Он так и планировал?