Теплая птица: Постапокалипсис нашего времени

Киркоров стоит перед вальяжно развалившимся в кресле отцом Никодимом. На одном глазу певца Армии —черная повязка, на другом —нарост запекшейся крови. У отца Никодима почему-то нет бороды, и он одет в халат сотрудника ЯДИ прикрытия.

— Ты просрал испытание, непретендент. Стрелком тебе не бывать.

— Ваш крест, я не за тем пришел к вам. У меня есть информация, которая может вас заинтересовать.

— Едва ли.

— Это касается возрожденцев.

Лицо отца Никодима вытягивается, становится серьезным.

Муть обволакивает говорящих, слышен только голос Киркорова:

— Я вижу всполохи, ваш крест. Они кричат мне, что я люблю петь, люблю славу. И это правда. Резервация не вытравила из меня певца. Позвольте мне служить вам, служить Армии тем, что я умею лучше всего.

Малышка, я твоя мышка,
Летучая мышка
И я тебя съем.
Счастье, зайка моя,
Лишь передышка
Единственная моя.

Пение Киркорова невыносимо. Замолчи.

— Андрей.

Светом отраженная,
Я твой зайчик.

— Андрей!

В тонком лунном сиянии —пятно лица. Широкого, как заходящее солнце.

— Шрам!

Гиганту-игроку, казалось, было тесно в промежутке между моей камерой и камерой Марины.

Виднеющаяся из-под прорванной кофты мускулистая волосатая грудь тяжело вздымалась, в уголках губ и на клочковатой бороде —засохшая слюна. Глаза Шрама блестели.

— Андрей, я за тобой, — прошептал он.

Испуганно вскрикнула Марина.

Гигант, вздрогнув, обернулся.

— Марина, это Шрам, — поспешно сказал я. — Он пришел спасти нас. Шрам, ключи у караульного.

— Хрен с ними, с ключами.

Игрок ухватился двумя руками за прутья решетки. На толстой, как ствол дерева, шее вздулись извилистые вены.

Металл поддался богатырской силе, лязгнув, переломился. Я поспешил скользнуть в образовавшуюся в решетке щель. Дьявол подери —свобода!

— Скорее, — поторопил я, и Шрам вцепился в решетку Марины. Девушка смотрела на него во все глаза. Ну, еще бы, — такого мо лодца не каждый день увидишь.

Освобождение Марины стоило Шраму бо льших усилий. Казалось, ржавые прутья вонзились в ладони, но гигант не замечал боли.

Шрам заскрипел зубами, свитер трещал на его спине. Лязгнуло железо, и один из прутьев покинул паз, оставшись в руках игрока.

— Живей, Марина.

Я помог ей выбраться из клетки.

— За мной, — бросил Шрам, вытирая ладони о джинсы. Он направился к двери, пригибаясь, чтобы не врезаться в притолоку.

В комнатке охраны горела лампочка, освещая навалившегося на столешницу стрелка. Его голова была свернута могучими руками, направленные в потолок стеклянные глаза отражали свет.

— Постой, Шрам.

Он обернулся. На широком раздвоенном лице —тревога, страх и недовольство.

Быстро обшарив труп стрелка, я снял с него кобуру с пистолетом.

— Теперь пошли.

Ночной морозный воздух, коктейль из снежинок и звезд, хлынул в легкие. До чего приятно! Может, стоило посидеть в застенке, чтобы испытать это?

На узкой улочке изгибались темные спины бараков, над ними чернел административный корпус Второй Базы, башня, где дозревают в теплицах овощи и заседает Лорд-мэр.

Марина прижалась ко мне, я обхватил ее рукой за талию. Выйди сейчас из барака стрелок полюбоваться на звезды либо поссать, — поднимется шум, и мы пропали. Левой рукой я расстегнул кобуру —на всякий случай.

Шрам шагал впереди, поминутно оглядываясь.

За бараками открылась вертолетная площадка. Машины спали, уныло свесив лопасти. Что задумал Шрам? Неужели… Это самоубийство!

Он остановился у одной из машин, огляделся.

Черт, значит, и вправду…

Но я ошибся: Шрам и не думал использовать для побега вертолет.

— Ага!

Кинулся к сугробу, принялся расшвыривать во все стороны снег, подняв маленький буран.

— Ну-тка, подмогните.

Под снегом —канализационный люк, точь-в-точь такой, как тот, через который мы с Мариной когда-то проникли в Резервацию.

Шрам сорвал тяжелую крышку, скомандовал:

— Ну.

Марина, взглянув на меня, скользнула вниз, переступая по железным скобам, впаянным в бетонную стенку. Я —следом.

Когда подошвы ботинок коснулись хлюпнувшего пола, круг света над головой исчез: Шрам задвинул крышку люка.

— Андрей, — Марина коснулась моего плеча.

— А? Я здесь.

Что-то жесткое задело висок: я чуть не вскрикнул от боли, выругался.