Тепло наших тел

Выхожу на самый край желтого круга. Пытаюсь стоять как можно ровнее и неподвижнее. Но тут до меня доходит кое-что еще. С моих волос капает вода. Вода льется по моему лицу. Вода смыла весь грим и обнажила бледную сероватую кожу. Отшатываюсь из-под фонаря назад.

От караульного до меня примерно пять футов. Его рука уже на пистолете. Он подходит ближе и щурит глаза:

— Сэр, вы сегодня пили спиртное?

Открываю рот и хочу сказать: нет, сэр, как можно, мы с моей подругой Джули Каберне пропустили несколько стаканчиков грейпфрутового сока, он, как вы знаете, очень полезен для сердца. Но слова ко мне не приходят. Мой язык мертв, не слушается, и все, что мне удается сказать: "Ы-ы-ы".

— Что за нах!.. — испуганно вскрикивает он, выхватывает фонарик и направляет его в мое серо-полосатое лицо. У меня не остается выбора. Прыгаю на него из тени, выбиваю пистолет и кусаю в горло. Его жизненная сила льется в мое оголодавшее тело, в мой мозг, и терзания моего мерзкого голода отступают. Пока в нем еще пульсирует кровь, я вгрызаюсь в плечевые мышцы, в нежное мясо брюшины… и останавливаюсь.

Джули стоит на пороге спальни и нерешительно улыбается.

Закрываю глаза и стискиваю зубы. Нет! — мысленно рычу я. — Нет!

Бросаю тело на землю и пячусь назад. Теперь я точно знаю: выбор есть. И я выбираю измениться во что бы то ни стало. Если я цветущая ветвь на древе смерти — пусть мои листья облетят. Если, чтобы уморить его кривые корни, потребуется заморить себя голодом, так я и сделаю.

Эмбрион опять пинается у меня в животе. Я слышу спокойный, утешительный голос Перри. Р, ты не заморишь себя голодом. Я наломал немало дров только потому, что думал, что так надо. Но отец был прав: к жизни не прилагается инструкция. Все в голове, в нашем коллективном сознании. Если и есть какие-то правила, то лишь те, которые мы выдумываем сами. И, если хочется, их можно изменить.

Перри снова пинается, и меня выворачивает. Я избавляюсь от всего. От мяса, от крови, от водки. Выпрямляюсь и вытираю рот я уже трезвый. Мой разум чист, как новенькая сверкающая пластинка.

Тело караульного медленно поднимается. Как будто невидимые руки тянут его вверх за плечи. Все остальное, обвисшее, тянется следом. Его надо убить. Я знаю, я должен, но не могу. Я принес клятву. Одна мысль о том, что мне снова придется впиться в него зубами, ощутить вкус его теплой крови, вгоняет меня в дикий ужас. Он трясется, кашляет, давится, скребет ногтями землю, корчится, его выпученные глаза постепенно наливаются серым свинцом новой смерти. Он жалобно мычит. Я больше не могу на это смотреть. Я бегу прочь. В минуту наивысшей храбрости я так и остался трусом.

Дождь льет вовсю. Я плюхаю по дороге, покрывая свежим слоем грязи недавно выстиранную одежду. Волосы налипли на лицо, как водоросли. Останавливаюсь перед большим алюминиевым строением с фанерным крестом на крыше, падаю на колени в лужу и умываю лицо. Полощу рот помоями из канавы, пока не отшибаю себе чувство вкуса. Смотрю на нависший надо мной фанерный крест и гадаю, найдется ли хоть когда-нибудь у Бога — кем бы и чем бы он ни был — причина меня любить.

Перри, ты с ним уже познакомился? Как он — жив, здоров? Скажи, что он не просто разинутая пасть небес. Скажи, что из этого пустого лазоревого черепа на нас что-то взирает.

Мудрый Перри предпочитает промолчать. Я соглашаюсь с тишиной, поднимаюсь и бегу прочь.

Наконец, в обход фонарей, я добираюсь до дома Джули. Скрючиваюсь у стены под символическим укрытием балкона и жду, а дождь барабанит по железной крыше. Проходят, кажется, часы, и вот издалека доносятся голоса Джули и Норы. Но на этот раз они не вызывают во мне радости. Мелодия их голосов минорная, заунывная.

Они бегут к двери. Нора накрыла голову джинсовой курткой, Джули натянула капюшон своей красной толстовки. Нора, не останавливаясь, забегает в дом. Джули замирает. Не знаю, заметила ли она меня или учуяла мой гнилостный запах, но что-то подсказывает ей заглянуть за дом. Там я. Я жмусь к стене, как побитый щенок. Она медленно подходит ко мне, замерзшая, руки в карманах. Опускается на корточки и смотрит на меня в окошко своего утянутого капюшона:

— У тебя все в порядке? Вру одним кивком.

Джули садится рядом на крошечный пятачок сухой земли, привалившись спиной к дому. Стаскивает капюшон и шапку, убирает назад волосы, налипшие на лицо, и надевает все обратно.