Тепло оружия

— Уходите. Мне этого не надо.

— Ну, я… вам не надо? — я замолчал, приводя в порядок свои мысли и укрощая безудержный полет фантазии.

Но на всякий случай все-таки позволил себе переспросить:

— Вам чего не надо?

— Того, что у вас есть.

— Хм, ответ исчерпывающий. Так вы миссис Смеллоу? Миссис Агата Смеллоу?

— Да.

— Меня зовут Шелл Скотт, миссис Смеллоу. Я частный детектив, и в данное время я работаю на миссис Джордж Холстед…

— На эту! Ха. Тьфу. Дрянь!

Она выпалила это единым словом: “Наэтухатьфудрянь!”, и у меня появилось такое ощущение, что миссис Холстед она явно недолюбливала.

— Тьфу на нее! — сказала она. — Небось это она сама и прибила старого козла.

Да, ощущение оказалось верным. Возможно, пора бы уже прислушаться к собственным чувствам и начать думать, а не витать в облаках. Решение было очень своевременным, так как если я продолжал бы мечтать о девушках танцующих под звуки флейты, то следующие несколько секунд окончательно выбили бы меня из колеи.

Поэтому я сказал:

— Именно это я и пытаюсь выяснить, миссис Смеллоу. Кто убил Джорджа Холстеда и почему. Я бы был вам очень признателен, если бы вы смогли любезно уделить несколько минут своего времени…

И тут она открыла дверь.

— Ладно, — согласилась она. — Мне скрывать нечего.

Бог ты мой, более правдивого заявления мир не слышал, пожалуй, со времен Геттисбергского послания президента Линкольна.

Если бы она стала танцевать обнаженной с развевающимся в воздухе полупрозрачным шелковым шарфом, то мир бы однозначно перевернулся, не выдержав такого зрелища. Она явно не относилась к тем женщинам, которых я привык называть “ягодками”. Миссис Смеллоу не тянула даже на самый зеленый, недозрелый помидор. Она больше напоминала огурец.

Росту в Агате Смеллоу было метр семьдесят пять или около того, а фигура была точным повторением очертаний её скелета, и все это великолепие скрывалось под обыкновенным платьем мышино-серого цвета, подол которого спускался намного ниже того места, где у неё должны были бы находиться колени, что, наверное, и к лучшему: если все её остальные прелести были того же цвета, что и лицо, то её можно было бы смело высаживать на грядку и не сомневаться, что через пару недель появятся первые побеги.

— Да заходите же, — пригласила она.

Я вздохнул и вошел в дом.

Это был милый домик. Это было первое слово, пришедшее мне в голову. Милый. Конечно, на мой вкус, здесь было довольно мрачновато, но, в конце концов, не всем же нравятся яркие цвета. Мы прошли в гостиную — это отсюда она разглядывала меня в окно — и расположились в мягких креслах, покрытых накидками из грубой ткани коричневого цвета, а на подлокотники этих самых кресел были приколоты связанные крючком белые салфеточки, или как там ещё называются эти штучки, предохраняющие обивку от преждевременного изнашивания.

На полу лежал бежевый ковер, довольно мягкий, с длинным, густым ворсом. Из угла на нас смотрел огромный экран цветного телевизора, похожий на потухший глаз Циклопа. На стене висел вставленный в рамку под стекло кусочек материи, на котором было зелеными нитками было вышито: “Дом, отчий дом”. Я дважды прочитал надпись, желая быть до конца уверенным, что не ошибся.

— Насколько я понимаю, вам уже известно о смерти мистера Холстеда, — начал я.

— Да. Я молилась за него, но это так и не помогло. Я знала, что рано или поздно это все-таки произойдет.

— Вы знали о том, что его убьют?

— Я не это имела в виду. Я знала, что он закончит свою жизнь бесславно. Я ведь говорила ему. Можете не сомневаться, я его предупреждала. И не один раз.

Да уж, кто бы сомневался, подумал я. Еще с минуту или две мы беседовали о чем-то незначительном. Да, подтвердила она, они были женаты несколько лет. Четырнадцать с половиной лет. Развелись четыре года назад. Да, она сама подала на развод, и её просьба была удовлетворена. Но первые признаки надвигающейся беды стали ей заметны ещё задолго, очень задолго до того. Это было знамение. К нему подбирался сам сатана.

— Что? — переспросил я.

— Сатана.

— Сатана, а? Это который… Адам? Нет, что-то я напутал. То есть вы имеете в виду дьявола?

— Да его, нечистого.

В доме было гораздо прохладнее, чем показалось мне, когда я впервые вошел в него с улицы. Шторы на окнах были опущены — в комнате царил таинственный полумрак — и миссис Смеллоу разглядывала меня, она сидела, вперив в меня свой стеклянный взгляд.

— Я знала, — говорила она. — Я догадывалась, что происходит. Я предупреждала его. Клянусь, я его предупреждала.

— Гм.

Она замолчала. Но стеклянный взгляд был по-прежнему устремлен на меня. Я сделал какое-то осторожное замечание относительно развода, избегая спрашивать её напрямую о его причинах, но она сама завела об этом разговор без каких бы то ни было намеков с моей стороны. Как будто ей самой хотелось излить передо мной душу и рассказать обо вем.

— Он совершил самый отвратительный, самый гнусный, самый низкий поступок, который только может совершить мужчина.

— Вот как? Полагаю вы имеете в виду…, — я выжидающе замолчал. Простор для домыслов и фантазий огромный. Интересно, что именно она имела в виду?