Тепло отгоревших костров

Он показал мне дорогу, и я, захватив бинокль, тронулся в путь. Оделся я легко, и, хотя мороз доходил до пятнадцати градусов, быстрая ходьба по неглубокому снегу согревала меня. Скотомогильник находился километрах в двух от деревни, мне не хотелось так скоро возвращаться в дом, и я обошел его стороной, рассчитывая заглянуть туда на обратном пути. Нет, никогда не видать городам такого чистого снега полей. Из окна машины заснеженные поля казались унылыми и скучными, а сейчас в их просторах было что-то торжественно-величавое, чуточку грустное, но до боли милое и дорогое. Я никогда не видел этих полей, по которым шел, а мне казалось, что я знаю и люблю их всю свою жизнь. Забравшись на валик оросительного канала, я совсем было забыл о цели своего похода, когда внимание мое привлекла странная коряга, торчавшая на небольшой копне соломы. Я посмотрел в бинокль и увидел... лису! Она сидела на копешке и наблюдала за мной. Какая-то инстинктивная сила бросила меня к земле и распластала на снегу. Вот уж дурость так дурость! Чего ради я зарылся в него, не имея ружья? Не поймаю же я лисицу руками! А лиса, грациозно изогнувшись, продолжала смотреть в мою сторону. Вдоволь налюбовавшись ее желанным, но недоступным хвостом, я скатился на дно канавы и, увязая в наметенном снегу, зашагал в сторону. Минут через пять выглянул из-за зарослей полыни и увидел, что лиса по-прежнему смотрит туда, где я валялся на снегу.

«Не так уж ты умна»,—подумал я, выбираясь на дорогу

Чем дальше я шел, тем яснее становилась для меня сложная система рисовых полей. Рис не может расти без воды, и каждое поле окружено каналами, по одним вода поступает, по другим—сбрасывается с чеков, как называл эти поля Сергей Брагин. Берега каналов поросли тростником, полынью и вейником, которые скрывали меня с головой. Как правило, возле каждого канала проходили хорошие грунтовые дороги, по которым — если бы не заносы снега — можно было ездить на легковой машине. Выйдя к дамбе, отделявшей поля от плавней, я осторожно выглянул и сразу же наткнулся на мышкующих лисиц. На этот раз они меня не заметили, и я впервые увидел охоту лисы на мышей. Одна из них промышляла в ста метрах, и я без бинокля мог наблюдать все ее танцы. Вытянувшись в струнку, лиса семенила по снегу. Вот она на мгновение остановилась, прислушалась и вдруг свечкой взвилась вверх, упала на передние лапы и сунула морду в снег. Промах! Мышь торопилась удрать, но лиса снова прыгнула и, пробив снег, придавила ее лапами. Облизнулась, и не спеша потрусила дальше. Ее прыжки были так забавны, что казалось лиса занимается не важнейшим для себя делом, а развлекается потехи ради.

Четвертую лисицу я заметил прямо на пашне. Свернувшись клубком, она лежала посредине рисового чека и из-за вывернутого кома земли торчали только темные кончики ее ушей. Как ни бесшумно ступали мои мокасины—лиса услышала меня метров за двести и, не раздумывая, пустилась наутек. Мне представился случай увидеть следы перепуганного зверя. Вообще, я уже обратил внимание, что следы лис далеки от преславутой «ровной строчки», о которой так часто можно прочесть в книгах. По полям бродили и сытые, и голодные лисы, идущие на охоту и ищущие местечко поспать; и все они наследили на снегу по-разному.

Уже возвращаясь обратно, я выгнал из заросшего вала еще двух лисиц. Причем одна, заспавшись, выскочила метрах в сорока. Ирония судьбы! Будь у меня в тот день ружье—я бы не увидел ни одной лисицы. А тут, как обычно, вступил в силу «закон подлости». Мне только и оставалось — вскинуть воображаемое ружье и закричать ей вслед: «Пих! Пах!»

И все же в душе я был доволен: встретить шесть лис за два с половиной часа—да это же за пределом всех мечтаний. Хотя Брагин и говорил, что лис очень много, но это «много» не шло в моем воображении так далеко. Очевидно, нам предстояла действительно интересная охота, и я уже не жалел, что мы не поехали с Димкой в тайгу. В таком приятном расположении духа я и подошел, наконец, к скотомогильнику. Он представлял собой большую яму, на дне которой расположилось полдесятка бродячих псов. Никаких трупов павших животных я там не увидел, хотя земля на дне ямы и была усеяна их костями.

«Какие тут могут быть лисы»,— подумал я, рассматривая лохматую свору, которая, в свою очередь, уставилась на меня.