Тепло под сердцем (СИ)

- Госпожа, мне потребуется около получаса. Подшить, убавить, переставить пуговицы. Вам нужен эффект, позволю поинтересоваться, чтобы было пикантно или по-мужски?

«Куда уж пикантнее», – Штольман хмуро взирал на женщин, занимавшихся подгонкой одежды.

Выгнать из гостиной Анна его не смогла, и теперь улыбалась, глядя, как муж ерзает в кресле.

- По-мужски, – ответила она.

Склонившись к уху модистки, Анна шепнула: – Про первый вариант я у вас позже спрошу.

Она скрылась за ширмой и через минуту вывесила на нее сюртук и рубашку.

- Яша, помоги, пожалуйста, – позвала Анна, и, когда он подошел, пожаловалась: – Петелька узкая...

Взявшись за пояс свободно сидевших брюк, Штольман просто сдернул их с жены, не расстегивая. Взгляд его уперся в грудь, прикрытую кружевным бюстгалтером, ладони остановились на скользком шелке панталон. Нижнее мужское белье Анна надевать не стала. Под воланами панталон виднелись полупрозрачные чулки, а на узких ступнях Анны лежали спущенные брюки.

- Спасибо, – улыбнулась Анна.

Яков глубоко вздохнул, сунул руки в карманы и понял, что пора убираться. Тем более, что модистка стояла в двух шагах.

Он буркнул: – Жду внизу, Анна Викторовна, – и вышел из-за ширмы.

…

Фарфоровая кукла с раскрытыми объятиями кинулась на Лаврентия и замерла, уткнувшись губами в его призрачную шею.

- Ц-ц-ц, – озвучила она поцелуйчики.

- Папочка! Хочу конфетку! Дай конфетку!

Просьба куклы звучала все настойчивее, и Лаврентий проворчал:

- Да отстань уже. Надоел!

- Да, папочка. Прости, папочка, я так больше не буду. Пойду убьюся во гробах, – тоненький голосок раздался откуда-то сбоку, и Лаврентий от души выругался.

В склеп вошел Савелий, и стало как будто темнее.

- Лавр, – нахмурившись, произнес отче.

- Прости, отец, – повинился Лаврентий, но тут же добавил: – Но ты сам видишь, это не ребенок, а сущее наказание. Ты уверен, что он нам нужен? Игнат от него уже плачет.

- Игнат твой – неженка и девчонка, и, если он не перестанет рыдать по любому поводу, ты знаешь, что я сделаю. Может, он вообще сын Алексея? Этот трус не захотел пойти со мной.

Лаврентий закусил губу, сдерживаясь. Даже здесь он не мог возразить главе призраков.

- Выйдите все, дети мои.

Когда призрачные стражники вышли из склепа, Савелий грозно сказал:

- Митрофан, подойди. Нам надо поговорить.

Кукла покачала головой и пропищала:

- Не надо. Я вас боюсь.

Применив умение притягивать духов, Савелий вытащил мальчишку из-за камня.

- Ты умеешь перемещать предметы, Митрофан. Это редкое явление, и ты будешь нам очень полезен. Если согласишься жить с нами добровольно, я перестану тебя удерживать здесь. Все кладбище в твоем распоряжении. Тебе же нравятся могилки и памятники? – осознав, что мальчишка не поддается давлению, бывший священник перешел на уговоры.

Но юный призрак, выросший в приюте, не верил никому, кроме бабушки и новых родителей, и продолжал придуриваться.

- Ой, дяденька, не бейте меня, Христом богом прошу… Не забирайте меня отсюда… Здесь так весело!

На голову предводителя кладбищенских духов посыпались камни. Савелий вздрогнул. Если мальчишка в неволе, под страхом развоплощения, мог сделать такое, что же он мог сотворить в хорошем настроении? В способности Митрофана переселить духа в человека, как было сказано в пророчестве, отче не сомневался, но сперва нужно было заставить призрака подчиняться. Прокопов решил прибегнуть к последнему средству.

- Если через три земных дня ты не согласишься стать мне сыном, я тебя развею.

Выйдя из склепа, он кивнул Лаврентию. Изнутри донеслось залихватское:

- Я помру, меня положат

Во тесовый белый гроб На гробу то подпишите Что помер через любофф!

- Ишь ты, сыном ему. Разбежался. У меня папа с мамой есть, – бормотал Митя, царапая что-то ржавым гвоздем на животе куклы. На память Риты он не надеялся, девчонка была слишком мала для подробных инструкций.

...

В гостиную первого этажа вошел полненький юный господин в котелке. Губы его были строго сжаты, а походка смахивала на мужскую. Ткань сюртука ровно спускалась с плеч на торс, не давая и намека на девичью грудь.

Подправив платок в нагрудном кармане, Анна подошла к Штольману и низким голосом попросила:

- Яков Платонович, завяжите мне, пожалуйста, галстук. Мне с этой стороны непривычно.

Штольман кашлянул. Встав с дивана, он взял в руку поданный Анной галстук. Накинул ей на шею. Усилием воли подавил в себе желание притянуть негодницу так, чтобы их губы встретились, и тщательно завязал простой узел.

С веселым прищуром взиравший на племянницу Петр заметил: – Аннет, ты себя недооцениваешь. Тебе бы в театре играть.

- Только через мой труп, – еле слышно пробормотал Штольман.

Он вытащил из саквояжа коробку с гримом, перебрал кисти. Выбрал цвет, мазнул кисточкой над верхней губой жены, нарисовав еле заметный темный пушок – так, чтобы мужественность этого пухлощекого персонажа не вызывала явных сомнений. Серыми штрихами сделал грубее линии подбородка и щек, фиолетовыми изобразил набрякшие подглазья.

Анна взглянула на себя в зеркало и захлопала в ладоши.