Теплоход "Иосиф Бродский"

Следующая модель шла, опустив глаза долу, словно в лунатическом сне, ставя худые ноги на незримую, проведенную вдоль подиума линию. Хрустальные туфли вонзались в ковер, высекая голубые искры. На ее голове возвышался античный храм — коринфские колонны, портики, уставленные скульптурами фронтоны. Так на афинском холме теплой ночью, освещенный прожекторами, парит Парфенон. Женщина-кариатида была античной богиней, восхитительной Артемидой, на чью красоту посягнул обезумевший Герострат.

Манекенщица, сменившая подругу, вызвала восхищение зрителей. На ее голове был водружен аквариум с рыбами. Вода чуть колыхалась в стеклянном сосуде, когда женщина переставляла свои обнаженные ноги. Среди изумрудных водорослей и серебряны^ пузырей плавали алые, голубые, золотистые рыбы, те; что населяют коралловые рифы, заставляя ныряльщиков часами оставаться под водой. Женщина олицетворяла собой морскую стихию — была нереидой.

Корабль, озаренный прожекторами, переливался всеми цветами радуги, словно над ним полыхало северное сияние. Можно было представить, какое впечатление он производил на обитателей прибрежных деревень, которые со своих огородов смотрели на реку, где плыл спустившийся с неба ковчег. Там боги справляли праздник, небожители творили священный обряд. Зеркальца света долетали до берега, падали в заросли лебеды и крапивы.

Есаул был восхищен, отдавал должное изобретательности и эстетизму Словозайцева. Но при этом тревога не покидала Есаула. Что-то казалось неладным во всем, великолепно задуманном действе. Что-то не соответствовало законам природы, которая, хотя и поражала разнообразием своих проявлений, но все же соответствовала канонам, в которых ее сотворил Господь. Здесь же чудилось отступление, но он не мог обнаружить какое.

Во время непродолжительного перерыва негры с берегов Миссисипи оседлали ревущие саксофоны и стали плясать и подпрыгивать. Казалось, из корабельной трубы выносятся закопченные демоны и мечутся в свете прожекторов на золотых ракетах. Одесские музыканты, мотая длинными волосами, натягивали воловьи струны, заряжали смычки и звенящими стрелами сбивали негров, которые падали на палубу визжащими клубками.

После забавного дивертисмента, когда один из смычков угодил в лысинку Жванецкого и вырвал из нее душераздирающий вопль, представление продолжилось.

Модели одна за другой появлялись на подиуме, обнаженные и пленительные. Навстречу, из невидимого проектора, вырывались пучки лучей, одевали их в шелковистые прозрачные покровы. Картины французских импрессионистов, драгоценные слайды облекали девушек в фантастические наряды, помещали среди пейзажей и натюрмортов. Казалось, среди танцующего хоровода Матисса закружилась еще одна прелестная танцовщица. На пикник Ренуара явилась еще одна молодая куртизанка. Сквозь розовый туман собора Парижской Богоматери Моне проступает таинственная обнаженная дева. Под сумасшедшими светилами и лунами Ван Гога парит обнаженная волшебница. На шаре Пабло Пикассо, рядом с худой гимнасткой, балансирует обнаженная балерина. Женщины шли, окруженные прозрачными лучами, и на лице, груди, животе каждой загорались золотые подсолнухи, текли вечерние огни бульвара Капуцинов, появлялась татуировка, изображающая мадам Самари.

Зрители были в восторге. Обычно угрюмый и сдер-ный спикер Грязнов посылал на подиум воздушные поцелуи. Усы Михалкова стали закручиваться порски, и бесцеремонная рука тянулась коснуться бнаженной волшебницы, но окуналась в лазурную воду канала, где прачки полоскали белье. Круцефикс, здавленный собственным предательством, все эти дни трусливо избегавший Есаула, вдруг осмелел, подошел к нему и произнес: «Василий, зачем лишать себя счастья жизни? Одумайся и смирись!» На что Есаул брезгливо прошептал: «Брысь!»