Теплоход "Иосиф Бродский"

— Пора. Проверим посты, — произнес он, встречая бодрого, безупречно выбритого капитана, чей белоснежный мундир и золоченый кортик парадно сияли, а в синих холодных глазах светилась неколебимая вера в своего командира и благодетеля. Вдвоем они обошли корабль. В коридорах, блокируя выходы на палубы, стояли посты — члены команды, вооруженные короткоствольными автоматами. В нижних отсеках, где рокотал в масленом блеске могучий двигатель, посты были удвоены. В помещениях, где за железными дверями содержались собаки и чудовищные уроды, обезображенные биологическими экспериментами, слышались поскуливания и воздыхания — это души химер и животных тяготились своими увечьями, молили во сне жестокого, сотворившего их создателя прекратить мучения, отпустить их души в бестелесные миры. У заветной каюты, перед бронированной дверью, два охранника отдали честь, кратко отрапортовали:

— Без проблем.

Есаул в сопровождении капитана Якима направился в каюту телеоператора Шмульрихтера, который, утомленный мастурбацией, заснул прямо в кресле перед полиэкраном. На экранах, словно заспиртованные в голубоватом формалине, застыли обитатели кают — иные продолжали сжимать в объятиях своих наперсников и наперсниц, другие отпали от них, даже во сне выказывая отвращение. Есаул, переключая тумблеры, отыскал каюту Куприянова — тот спал на спине с просветленным лицом, приоткрыв рот, и казалось, он поет какую-то вдохновенную арию. Луиза Кипчак лежала, положив голову ему на грудь. Была видна ее гибкая спина, длинные ноги, чуть раздвинутые ягодицы, среди которых свернулся клубочком дремлющий зверек-ласка. Часть спины и плечи красавицы были покрыты чем-то напоминающим перья, и это не могло не удивить Есаула.

Он пальцами сдавил длинный нос Шмульрихтера. Тот стал задыхаться, ошалело раскрыл глаза.

— Кассету из каюты Куприянова! Живо! — приказал Есаул.

— Вы не имеете права!.. Это собственность канала ТНТ!.. — пробовал возмущаться Шмульрихтер.

— Хочешь за борт, спирохета? — холодно поинтересовался Есаул.

Шмульрихтер поглядел в ледяные глаза капитана Якима и полез извлекать кассету.

Следующий визит они нанесли Францу Малютке. Все еще одурманенный куревом, тот спал на кровати в костюме и богатырски храпел. В роскошной каюте люкс царил ералаш, повсюду были разбросаны предметы женского туалета. На люстре висел французский бюстгальтер, и в нем, как на чашах весов, чуть покачивались английские туфли Малютки. Тут же стоял изящный столик, сплошь уставленный свадебными подарками. В раскрытом футляре на черном сафьяне сиял изумруд «Слеза изумленного бога», принадлежащий когда-то Александру Македонскому, — подарок друга Куприянова. Тут же виднелась открытая шкатулка с золотым, воздетым в зенит фаллосом, — подношение губернатора Русака. Дар Добровольского Камасутра с рисунками культового художника Сальникова была раскрыта на том месте, где любовники сплелись, изображая букву «Ж». Египетская статуэтка из яшмы, подаренная Толстовой-Кац, — сидела, разверзнув лоно, и в лоне торчал свернутый в трубочку автограф Джорджа Вашингтона, — презент посла Киршбоу. На видном месте, сияя золотой глубиной, окаймленная серебром, красовалась чаша — подарок Есаула.

— Вставай, Франц, просыпайся! — Есаул тормошил своего названого брата, с которым породнился на смертельно опасной медвежьей охоте. — Говорю тебе, просыпайся!

— А?.. Чего?.. Опять, что ль, идти ширяться? — не мог разлепить глаза Франц Малютка.

Капитан Яким налил в стакан воды, капнул десять капель отрезвляющего снадобья, применяемого в наркологических клиниках. Дал выпить Малютке. Тот выпил, сел и затряс загривком, как делает выходящая из воды собака.

— А Луизка где? — посмотрел он на пустую кровать. — Опять в бар пошла надираться?

— Твоя Луизка лежит в кровати Куприянова в каких-то перьях, и этот херов певец, этот Робертино Лоретта спит, положив на нее свою волосатую ногу.

— Как ты сказал? — Франц Малютка, мгновенно свирепея, воззрился на Есаула красными кабаньими глазками. — Как смеешь оскорблять мою жену? Не посмотрю, что ты мне названый брат, и так тебя двину, что твоим именем назовут теплоход.

— Франц, я спас тебе жизнь во время медвежьей охоты. Теперь я спасаю твою честь. Садись и смотри.

С этими словами Есаул вставил кассету в «видак» и предоставил Францу Малютке испытать всю ужасающую муку ревности.

Вначале каюта оставалась пустой. В поле зрения скрытой камеры попадал край широкой кровати под балдахином, стол, уставленный яствами, брошенный на пол ковер. Затем появился Куприянов, слегка пошатываясь от наркотических благовоний, и стал стаскивать с себя пиджак. Следом в каюту проскользнула гибкая, струящаяся, как змея, Луиза Кипчак и помогла Куприянову совлечь дорогой пиджак.

— Ты зачем здесь оказалась? — изображая изумление, произнес Куприянов.

— Аркаша, ты так упоительно рассказывал о своей птичке Сити, о том, как вы вместе музицировали. Мне захотелось попеть с тобой. — Луиза Кипчак ластилась к нему, между делом расстегивая его великолепный брючный ремень.