Теплоход "Иосиф Бродский"

В каюте мадам Стеклярусовой шла азартная охота на зверьков. Принципам охоты восприимчивая женщина научилась у звероловов тувинской тайги и теперь с успехом применяла их в комфортабельном люксе, где не было столетних пихт, первозданных озер и благоухающих цветами долин. Мадам Стеклярусова, обнаженная, возлежала на кровати, прикинувшись лесистым предгорьем, разведя колени, как это делают склоны гор, образуя распадок. Ловушка в виде маленькой темной норки была прикрыта пушистым мхом и лишайниками, создавая иллюзию убежища, в котором гнездятся небольшие таежные зверьки — бурундуки. Сам зверек, вернее его искусное чучело, был помещен у входа в норку, — милое смешное создание, золотистое, в черных полосках, напоминало белку. Этот подсадной неживой зверек служил приманкой для настоящих, живых, которые в немалом количестве содержались у тувинца Токи в плетеной корзине. Он раскрывал корзину, выпускал зверьков на волю и начинал двигаться по каюте, обнаженный, могучий, как божество, грохотал в бубен, издавал зычные клики, гоня зверьков к мадам Стеклярусовой. У той, искусной во всяком притворстве, не вздрагивал ни единый мускул. Лишь слегка волновался низ живота, сообщая чучелу бурундука легкие трясения. Живые зверьки, очумев от грохота бубна, метались по каюте. Замечали одного из своих собратьев, преспокойно восседавшего у входа в спасительную норку. Кидались в ловушку, исчезая в ней. Мадам Стеклярусова быстро сдвигала колени, и ловушка захлопывалась. Зверь был пойман. Тувинец Тока ловко вытаскивал добычу из ловушки, сдирал с бурундука шкурку, тут же расправлял мездрой наружу, оставлял сушиться. Продолжал увлекательный гон — бил в бубен, топотал, зычно кричал, загоняя обезумевших бурундуков в западню. Охота длилась часами, пока все зверьки не побывали в норке у мадам Стекляру-совой, что кончалось для обитателей тайги весьма плачевно. Когда охота была закончена, шкурки в изобилии сушились на спинках стульев, оба охотника, утомленные, отекая потом, лежали обнявшись под балдахином.

Губернатор древнерусского города Русак предавался своей любимой забаве. К кровати на цепи был прикован белый, с подпалинами бультерьер, в наморднике, изрыгая хрипы, кровавую слюну, с красными, набрякшими ненавистью глазами. Русак стегал пса ременной плетью, приговаривая: «Ах ты, пес-рыцарь поганый, изведай-ка русскую стать! Чтоб неповадно было на Русь-матушку с мечом приходить! Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!» Хлестал собаку, высекая на мускулистых боках рубцы. Становился на четвереньки, рычал, брызгал слюной, приближал свою голову к собачьей пасти. Бультерьер что есть мочи рвал цепь, стараясь дотянуться до ненавистной головы, мечтая разорвать мучителя. Доведя бультерьера до безумия, губернатор быстро раздевался донага, напяливал на себя доспехи пса-рыцаря — шлем с железными рогами, стальные латы, кованую кольчугу. Приговаривая: «Эх, коротка кольчужка», — вставал на четвереньки, поворачивая к собаке зад — единственное место, не прикрытое сталью. Пятился к разгоряченному псу. Бультерьер набрасывался на мучителя, начинал страшно грызть доспехи, ломал зубы, плевался кровью. Русак что-то бормотал по-немецки, крутил задом, пока обезумевший зверь не находил единственное, не прикрытое броней место. Вонзался в него не зубами, а своим кобелиным острием, поражая ненавистного соперника до самой печени. Они боролись, гремели доспехи. Их удвоенную тяжесть больше не выдерживал лед, начинал крошиться, ломался. Оба, любя и ненавидя друг друга, как истинные немец и русский, погружались на дно Чудского, пропадая среди льдин и пузырей.