Теплые штаны для вашей мами

Приятель Ярослава Гашека, переводчик с древнегреческого, однажды сказал ему: «Ты можешь писать обо мне все, что угодно. Можешь даже написать, что я горький пьяница, но не приписывай мне того, что я не говорил».

Гашек тут же написал (передаю по смыслу): «Мой приятель такой-то просил не приписывать ему чужих мыслей. Но у него своих мыслей никогда и не было. Он всю жизнь переводит мысли великих – Гомера, Платона, Аристотеля, – которые и пересказывает собутыльникам в пивной, когда напивается как свинья. Правда, о том, что он напивается как свинья, он мне позволил писать».

С точки зрения обывателя подобный ход, разумеется, верх неприличия, даже подлость. С точки зрения писателя не дело даже задумываться над тем, прав он или не прав. Он просто орудие. И надо быть готовым, что от тебя отвернутся близкие, что в конце концов ты останешься одиноким, как желтый огурец в осеннем поле. И не бояться. Ничего не бояться.

«Страх писателя грозит потерей квалификации», – говорил Михаил Зощенко.

А судебный иск, разборки, иногда мордобой – все это замечательно для творческой биографии. Это свидетельствует о литературной качественности фантомов. Значит, фантом оказался настолько живым – как пражский Голем, который охранял ворота гетто, – что посторонние его боятся.

Если же отвечать серьезно – ни одни аптекарские весы на свете не покажут вам точного соотношения в тексте правды и вымысла. Вымысел беспределен; он проникает в каждую пору так называемой «правды», которой вообще-то не существует, вернее, которая существует в бесчисленном множестве вариантов, и лепит истинную правду – художественную. Очень точно об этом написал прозаик Александр Мелихов: «Никакие предметы не могут быть прекрасными – прекрасными бывают лишь рассказы о предметах».

– Ваш муж, художник Борис Карафелов, часто оформляет и иллюстрирует ваши книги. Достаточно вспомнить сборники «Холодная весна в Провансе» и «Цыганка», целую серию обложек. Кто был инициатором того, что работы Вашего супруга стали появляться в Ваших книгах?

– Так ведь иллюстрирование книг жены-писательницы самая-то и есть супружеская обязанность мужа-художника. В этом нет ничего удивительного, я таких пар знаю немало. Например, книги Марины Москвиной почти всегда оформляет ее муж Леонид Тишков. Это естественно: художник не только читает готовую рукопись, но и присутствует при ее постепенном рождении, выслушивает всякие попутные глупости по теме, покорно сидит, когда ему читают куски, опять покорно сидит, когда читают переделанную рукопись, потом бесконечно сидит над рисунками, которые жена бракует, бракует и бракует, чего бы она никогда себе не позволила в совместной работе с посторонним человеком… Это и называется содружеством двух творческих личностей, измученных друг другом.

Вообще, я с художниками всегда дружу. Это рабочие искренние люди, в большинстве своем далекие от подсиживаний и дрязг. Я ведь, не забывайте, и дочь художника, с четырех лет – модель. Причем отец у меня человек строгий: как посадил, так и сиди, даже если у тебя правая нога отваливается, а левая рука превратилась в кусок копченой колбасы. Чуть подбородок опустишь, папа нахмурится и черенком кисти его «подправит», весьма чувствительно. С детства мои ноздри щекотал запах скипидара, лака, краски, клея от свежего холста, запах дерева – от новеньких подрамников… Я художников люблю, это все моя среда, моя жизнь…

– Как две творческие личности уживаются в одном доме? Это комфортно, когда в семье все творят?

– Что вы, какой там комфорт – в творческой семье! В творчестве – все дискомфорт.

Писателю нужен муж, который бы таскал рукописи по издательствам, подшивал рецензии, счета оплачивал. Художнику – жена, которая варит, стирает, подает и преданно выслушивает «мисли», как говорила моя бабушка. А мы оба – сиротки в этом смысле. Ну что я буду морочить ему голову своими текстами, когда он в данный момент озабочен тем, как соединить в картине желтое с зеленым…