Теплый берег

На него замахали руками: да, да, в коронах родятся!

— Или потом вырастают короны?

Закивали: потом, потом вырастают, иди же!

— А человеческие цари, которые в сказках, без корон родятся? На них потом надевают?

Потом надевают, да, да!..

Еще шаг, шаг маленький шажок. Здравствуй, павлин! Во тебе сдоба. С маком. Видишь, я для тебя крошу.

Павлин склонил голову вбок, поглядел, клюнул. Тряся короной, склевал все до крошки. И опять стал, как памятник самому себе и всем павлинам.

— Павлин-павлин, покажи хвостик! — проговорил Димка.

Никакого впечатления.

— Павлин-павлин, па-авушка, ты красивенький!

Моргнул. Один раз. Медленно повернулся, вытащил из-под куста на дорожку длинный, скучный серый хвост.

— Павлин-па-а-а-вушка, ну, пожалуйста…

Уж так пел-распевал Димка, так ласково, что не выдержал, раскололся бы даже тысячелетний камень Гуль, который не берут лютые штормы. А павлин только помаргивал.

— Ну, не хочешь, и не надо! — Димка замотал головой, сообщая мальчикам: не будет сегодня хвоста.

И вдруг раздалось тишайшее, таинственное потрескивание, шелест, шорох. Димка обернулся и замер: происходило чудо. Встряхиваясь, поворачиваясь, как в медленном танце, постукивая перьями, перебирая перо за пером, павлин раскрывал гигантский веер. Он был лучист, как северное сияние, горел холодным золотым пламенем и таинственными синими огнями.

— Тратота татая! — обомлев, сказал Димка.

Павлин, видимо, понял, что Димка хотел сказать: «Красота какая». Он глядел на маленького человека блестящим торжествующим глазом. Он забыл про старших мальчиков. Он показывал свою красоту только Димке, и гордился, и радовался вместе с человеческим детенышем. Они были вдвоем в затихшем солнечном мире. Ноги туристов не шаркали по дорожкам. Никто не кричал: «Глядите, павлин!» Тихо потрескивали перья, переливались изумрудом морской волны, синим пламенем ночи…

В эту секунду Колотыркин сделал свой рекордный прыжок. В пять подскоков пересек поляну, жадной пятерней вцепился в синие огни, в северное сияние, в многоцветный хвост.

Павлин крикнул ужасным железным голосом. Железными криками ответили павы. Он судорожно задергался, вырвался, побежал и исчез. На поляне стоял победитель. В руке у него сияло перо жар-птицы, нежное, пушистое, с закрученным синим пламечком на конце.

— Сувенирчик добыл! — крикнул Вяч, ликуя.

Лесь увидал полные ужаса глаза Димки.

— Рупь-копейка! Капиталист несчастный! — Лесь боднул Вяча в живот, не помня себя от ярости, и, обхватив друг друга, они покатились по траве, стуча о землю пятками, рыча, как тигрята.

Димка поглядел-поглядел, выставил губу ковшом и заревел отчаянным ревом.

А перо валялось в траве и сияло синим огнем.

Вбежала на поляну тетка Гриппа:

— Да когда же безобразие кончится, а? — ухватила за ворот пыхтящих, рычащих противников и поставила обоих на ноги. — Чтоб не видела я вас больше!

У Димки рот захлопнулся. Стало тихо.

— Он сам полез, — мрачно сказал Колотыркин, потирая разные места. Кряхтя поднял перо, рюкзак и ушел.

Тетка Гриппа молча глядела, как Лесь повел притихшего Димку по дорожке. Сунул под локоть сверток. Из свертка торчал каблук.

— Мать у вас где? — вслед спросила тетка Гриппа. — Ты его умой, — сказала она. — Обед-то у вас есть?

Ушли, не оглянулись. Небось есть у них обед. Вот и правда, что ворона, нечего было спрашивать, конечно, мать перед работой сварила. А что ж у него штаны на одной лямке, сикось-накось? Не могла вторую пришить? Чьи такие ребята?

А они пошли за бидоном. Солнечные блики просвечивали пруд. Лебедь Зина спала на одной ноге. Рыбы стояли в воде.

— Ни одной золотой тут нет, — сказал Димка.

— Спрятались. Не хотят, чтоб рева на них глядел.

Хорошо Лесю, у него слезы далеко, мама Аля говорит: «Не выжмешь!» А у Димки, как у мамы, близко. Зато у Леся другой недостаток. Ужасный. Хоть сорок семь секунд сидит на корточках под водой, хоть не боится встречать волну грудью — он не умеет плавать. Один, один из всех мальчишек! Больше у Леся никаких недостатков нет. Он самый лучший человек, его старший брат, Лесь.

Лямка натянулась, бидон ушел под воду. Лесь с трудом развязал намокший узел. Вытащил. Крышка со звоном качалась сбоку.

— Эх, я балда! Не закрепил крышку. Внутрь налилось.

Димка посмотрел в бидон:

— Там молоко кипит!

— Выдумки. Стой смирно, пристегну лямку к штанам.

— Толотая рытка! — сказал пораженный Димка.

Огненной спинкой, быстрыми плавниками вспарывая молочную поверхность, в бидоне билась золотая рыбка.

— Скорей! В молоке ей плохо, нужно в банку с чистой водой!

На деревянном покосившемся балконе, увитом плющом, поселилась у них золотая рыбка в банке из-под огурцов.

А молоко скисло. Но еще до возвращения мамы Али оно стало простоквашей. И они ее съели.

ГЛАВА 5