Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя)

— На этот раз ты угадал. Я прочту вам из «Старухи Изергиль» — легенду о Данко и легенду о Ларре…

Беев снова хотел подкинуть реплику, но все дружно на него зашикали.

И на этот раз вера в великую силу искусства не подвела. Как ни странно, первым отозвался Беев. Без долгих прелюдий он начал:

— Не хочу быть как Ларра. Возьмите меня в отряд.

— Кто-кто? — переспросила какая-то гостья, которая пришла с Тамарой Трофимовной.

Во время чтения они с Людмилой Семеновной о чем-то горячо перешептывались.

— Ларра, — пояснил Беев, — которому на грудь сапогом наступили… нет… это который сам на грудь сапогом наступил… ну, в общем, который умереть не смог, когда его из общества выгнали…

— Ништяк! Высказался! — Самохина театрально захлопала в ладоши.

— Заткнись, пока тебя не спрашивают, — осадила ее Кира.

Все шло как по нотам. Один за одним вставали изгнанные из отряда, выходили в центр, произносили короткие речи — вариации на тему спича Беева.

Затем, после голосования и пересчета голосов, Кира провозглашала:

— …зачисляется в отряд с испытательным сроком…

Заминка вышла лишь с Бельчиковым. Когда уже все получили прощение и перешли на противоположную сторону, заняв свои обычные места за столами, Бельчиков, оставшись в одиночестве, растерянно посмотрел вокруг.

— Ну ты будешь говорить? — спросила Кира.

— Чего говорить?

— Если нечего, тогда конечно.

— Можно мне? — попросила слово Людмила Семеновна. По всему было видно, как неуютно она себя чувствовала. И торопливый шепот на ухо соседке, и поминутное отбрасывание пряди волос со лба — все говорило о том, как нервирует директрису происходящее. Она внимательно прислушивалась к каждому слову выступавшего, несколько раз порывалась вмешаться, но почему-то воздержалась.

И вот решилась…

— Товарищи! — громко, как на стотысячном митинге, начала Людмила Семеновна. — Я не могу не возмутиться тем, что произошло в нашем детском доме, — тут она посмотрела на меня. — Вы к ним со всей душой, а они… Просто слов нет!

Бельчиков тупо уставился на нее, снова открыв рот.

— Да как вы могли, — Людмила Семеновна махнула в сторону Бельчикова, — совершить такое! Все знают, сколько сделала для вас ваша воспитательница. Мать родная так для своих детей… — Голос у нее задрожал, она достала из кармана платок и приложила его к глазам. — И после этого взять и втоптать в грязь ее имя! Нет… это надо быть просто скотами! — Закончила она на высокой ноте и шумно высморкалась.

Первым осознал происходящее Бельчиков.

— Ниче себе! — ахнул он.

— Вот дирюга загнула… — прошел шепоток по рядам, и Беев тихо хохотнул.

А Людмила Семеновна продолжала:

— Таким, как Бельчиков, не место в нашем детском доме.

— А где ж мне место? — У него от страха прорезался визгливо-истошный голосок.

— В колонии! Там же, где и Голиченкову. Раз не можешь быть полезным членом общества.

— Чо это вы все время, чуть чо, в колонию, в колонию?! Другого места мне нет, да?!

— Есть предложение обсуждение прекратить и устроить перерыв на ужин. Вопрос с Бельчиковым, видно, придется решать особо. Раз он не дозрел до приема в отряд, — пресекаю я назревающий скандал.

— А кто дозрел? Кто? — не сдается Бельчиков. — Огурец, что ли? Вон какой желтый стал!

Огурец громко шмыгнул носом.

Со сбора расходились шумно и радостно — как после братания. В столовой сдвинули столы — чтоб чувство локтя ни на миг не покидало…

Ко мне подошла Тамара Трофимовна.

— Ну и что будет дальше? Думаете, что-то изменится к лучшему?

— Как должно быть — знает умный; как есть на самом деле — знает опытный; как изменить все к лучшему — знает гений. Я к последним не отношусь.

— Образно.

— Еще бы! Дидро.

К нам подошла Людмила Семеновна.

— Тамара Трофимовна! Вы с нами откушаете?

— С удовольствием. А с вами, Ольга Николаевна, надеюсь, после совета поговорим?

— Почему бы и нет?

— С ребятишками Татьяна Степановна побудет, она свободна, — предложила Людмила Семеновна. — А мы — чаек в кабинете…

— Да не суетитесь вы, Людмила Семеновна, утомляет. — Слегка поморщилась Тамара Трофимовна. И снова мне: — Или вот — заходите-ка ко мне завтра в завком.

— Я бы с удовольствием. Но со временем туговато.

Тамара Трофимовна опустила глаза, и как-то сразу остро обозначились скулы на ее красивом лице.

— Боюсь, что у вас его слишком много скоро появится.

Раздумывая над ее словами, я вернулась в отрядную.

Бельчиков сидел за моим столом.

— Что же ты не идешь ужинать?

— Не хочу… Можно спросить?

— Давай.

— А меня что — правда, что ль, теперь в колонию отправят?

— Не говори ерунду.

— И чего это дирюга так любит брехать? — В глазах его мелькнуло подобие улыбки, но рот был плотно сжат…

В отрядную впорхнула Татьяна Степановна. Пропела:

— Увы мне, яко отсюда прогоним есмь.

— Ты что? — удивилась я.

— Так плакался диавол после принятия христианства на Руси… Ха-ха-ха!

Она быстро и мелко дышала. Глаза лихорадочно блестели.

— Знаешь, я к ним пристроилась… послушать. Очень гостям все понравилось… Говорят — не такие уж они бандиты, работать можно. Слышишь? Не бандиты! А Людмиле — грамоту из райкома…

Она упала в кресло, принялась насмешливо разглядывать меня.

— Что с тобой? — насторожилась я.