Теракт

– Нет никого, видишь! – Таджичка полезла было телефоном в карман. Деньги за неиспользованный звонок она явно не собиралась возвращать.

Но вдруг гудки прекратились, и из кармана донеслось шелестение. В трубке говорили! Маша почти вырвала ее из рук таджички. Но, так как та все же не разжала пальцев, пришлось слушать, перегнувшись через прилавок.

– Алло, алло! – закричала Маша.

В телефоне не отвечали, однако на заднем плане звучал оживленный разговор нескольких человек. Как показалось Маше, прогудел какой-то железнодорожный сигнал. Поезд! Значит, они еще там, на месте аварии! И они живы! По крайней мере, Женя…

– Алло, Женя, ответь!

В хоре голосов прорывался и женин, но слов разобрать было нельзя. Истошных криков не было – собеседники говорили хоть и громко, но спокойно. Значит, беда их миновала! Слава Богу! Но что же ты не отвечаешь?

– Женя, Женя! Слава, Юра! Это я, Маша! Ответьте!

Продавщица уже тянула телефон на себя, собираясь нажать на отбой – по ее мнению, сторублевка была отработана. Но связь прекратилась раньше. Маша услышала женино озабоченное «ой, не могу, не сейчас» – и в трубке чмокнул завершающий сигнал. Таджичка вырвала телефон.

– Видишь, никого нету.

Маша ошалело взглянула на нее и, ничего не говоря, пошла прочь. Что все это значило? Судя по голосу, с Женей было все в порядке. То, что она не может говорить – это объяснимо. Еще бы, ведь такое произошло! Она увидела незнакомый номер и решила не тратить на него время. Голоса Маши, прорывавшегося к ней сквозь толщу воздуха – видимо, она так и не поднесла телефон к уху – Женя не услышала.

Наверное, теперь надо уходить отсюда подальше, – снова заговорил внутренний голос. – Меня ведь ищут. Вдруг они запеленгуют этот звонок? – И она послушно прибавила шагу.

Повернув за угол, Маша вышла на большую улицу – по ней в несколько рядов неслись машины. По тротуарам неровными вереницами шли люди. Со всех сторон светились витрины известных торговых сетей. Маше сразу сделалось не по себе. Заставив себя перейти дорогу, она юркнула во двор. Фасад улицы был уставлен высокими «сталинками», а за спиной у них притаилась застройка шестидесятых годов. Облупленные хрущевские пятиэтажки утопали в зелени успевших вырасти высоких деревьев. «Хорошее укрытие», – щелкнуло в мозгу Маши. Она поплутала между домами, детскими площадками и припаркованными машинами, и выбрала старую скамейку в окружении кустов сирени. Цветы, как и везде, здесь были оборваны; только на самом верху одиноко торчали несколько лиловых гроздей. У скамейки валялась перевернутая урна. Рядом – куча семечковой шелухи. Должно быть, дворник решил сделать вид, что не заметил беспорядка. Но это и к лучшему, – подумала Маша. – Из-за мусора никто сюда не зайдет. Она села на скамейку, сняла рюкзак и положила на колени. Откинулась на спинку. Опустила руки. Расслабилась. Боже, как она устала! Как бы ей сейчас хотелось, чтобы ничего этого не было! И чтобы она сейчас оказалась дома, одна! С каким бы наслаждением она забралась сейчас с кровать. Или нет – сначала к холодильнику. Поесть и попить! Маша вспомнила о термосе и бутербродах, заготовленных с утра. Слава Богу, хоть это есть. Она раскрыла рюкзак и извлекла припасы. Хлеб с колбасой утолил голод, горячий чай избавил от жажды, но повернуть время вспять они не могли. Маша по-прежнему сидела здесь, на скамейке, в чужом дворе на незнакомой улице, и не знала, что ей делать дальше. Домой ей нельзя. Звонить и нельзя, и нечем. Ее наверняка уже ищут. То, что сейчас она на свободе – лишь отсрочка неизбежного наказания.

«Но за что?! – не выдержала Маша, и опять заспорила сама с собой. – Я ведь ничего не совершала! Это Вася! Он меня подставил».

«Ты прекрасно знаешь, что в таких случаях эти оправдания не работают, – жестко ответила она себе. – Им надо кого-то посадить. Теракт – это громкое, резонансное преступление. (Сама того не замечая, она заговорила языком теледикторов). Они не станут тебя слушать. Просто закроют на тридцать лет, и все. Ты же помнишь Дарью Трепову?»