Теракты и диверсии в СССР. Стопроцентная раскрываемость

Думаю, читателям понятно, как могла сложиться наша жизнь без отца в конце двадцатых — начале тридцатых годов. Тем более когда мать направили на восстановление отцовских связей с людьми, которые помогали ему ранее в чекистских делах, многие из которых затем осели на жительство в Китае, провинции Синьцзян.

Поскольку ранее мать всюду ездила вместе с отцом, она знала этих людей в лицо, а они знали ее, что создавало условия для восстановления с ними оперативного контакта. В то время в городе Кашгаре, провинции Синьцзян, открывалось советское консульство, куда мать была направлена то ли уборщицей, то ли кухаркой. И это несмотря на то, что носила она в то время два кубаря — звание, равное армейскому лейтенанту. Но так было сподручнее, так как посещение по хозяйственным делам базаров, магазинов служило отличным прикрытием для встречи с нужными людьми. На скромно одетую уборщицу мало кто обращал внимания.

Ну а мы, дети? Моя сестра пошла жить к тетке, а меня отправили в детский дом. Таких заведений, как суворовское училище или привилегированный интернат, в то время не существовало. Надо сказать, что мои детские годы — период общения с беспризорниками, хулиганьем, ворами, с одной стороны, и закаленными чекистами, товарищами отца, которые постоянно навещали меня в детском доме, общение с преданными делу революции, образованными энтузиастами-воспитателями, педагогами — с другой — оставили глубокий след в моей жизни, выработали характер и стиль поведения. Этот период научил меня безбоязненно общаться с представителями блатного мира. В то же время я активно включился в общественную жизнь.

Идеологическое воздействие партии, комсомола, школы в тридцатых годах было настолько сильным, что, выбирая свой дальнейший путь, не сомневался: пойду по стопам отца и матери. Хотя в то время пользовался уважением у блатных. Кстати, до сих пор у меня сохранились связи с бывшими ворами в законе, которых знаю с далекого детства. Да простит меня читатель, если покажусь нескромным, считая, что решение «завязать» некоторые из них приняли при моем участии.

Кстати, выйти из воровского круга, «завязать», в то время было достаточно сложно и опасно. С тех далеких лет сохранился в моей памяти куплет из блатной песенки, содержание которой ничего доброго не сулило. Вот эти слова: «Клянись, братишка, клянись до гроба дешевых людей не щадить. А если изменишь преступному миру, я буду безжалостно мстить…»

Вообще в 30-е годы в республиках Средней Азии, а возможно и по всей стране, гулял ореол блатной романтики. Многие молодые люди напускали на себя вид бывалых блатных парней и одевались по соответствующей моде: сапоги (по-блатному — колеса или прохоря) обязательно гармошкой, верх с небольшим отворотом, рубашка-апаш из чесучи, кепка-восьмиклинка с маленьким козырьком или ковровая тюбетейка с кисточкой. Прическа с обязательной косой челкой на лбу. Отличительной чертой блатных считалась фикса — золотая коронка в верхней челюсти. У молодых людей, как правило, золота не было, но, как говорится, голь на выдумку хитра: занялись производством съемных «золотых» коронок из гильз для мелкокалиберных винтовок. И все же для большинства молодых, одетых, как я описал, больше подходило бытовавшее в народе: «Люблю блатную жизнь, но воровать боюсь!»

Забегая несколько вперед, хотелось бы провести некоторые параллели между преступностью 30-х и 80-х — начала 90-х годов. С большой долей уверенности могу утверждать, что среди воров-рецидивистов 30-х годов существовало правило: на дело с заранее «мокрым» исходом (убийством) не идти. Среди воров элиты считалось плохим тоном поддерживать связь с «мокрушником» и особенно с хулиганами, которых они попросту презирали.

Сегодня запланированные убийства с целью завладения имуществом никого не удивляют. На Северном Кавказе банда, возглавляемая неким Сажиным, совершила около 20 таких убийств. В этот ряд можно поставить убийство ветерана войны вице-адмирала Холостякова и его жены. А как назвать заранее запланированное убийство известной кинозвезды Зои Федоровой?

Жестокость и злоба вперемежку с наживой и алчностью — вот черты, присущие сегодняшнему преступнику. Быть может, мне так кажется, но блатной мир 30-40-х годов был несколько добрее и даже не лишен элементов романтики. В подтверждение сказанного приведу весьма характерный пример.

Как известно, в начале войны многие киностудии эвакуировались из западных районов в Казахстан и Среднюю Азию. В Ташкент съехались киноартисты, в том числе Петр Алейников, известный народу как Ваня Курский из кинофильма «Большая жизнь».

Однажды под хмельком во втором часу ночи он оказался в сквере, где увидел группу сидящих на скамейке людей. Подошел к ним и в ультимативной форме потребовал закурить, в противном случае пообещал набить морду кому-нибудь из присутствующих. Старший из группы, а это был известный в Ташкенте вор Лева Марсак, попросил Алейникова присесть. Неторопливо достал из внутреннего кармана старинные серебряные часы (по-блатному бимбар), открыл крышку и при помощи фонаря осветил циферблат.