Терапия

Журнал «Бунте»: «Как вы чувствовали себя непосредственно после трагедии?»

Ларенц: Я был мертв. Хотя я дышал, пил, порой даже ел. А иногда и спал пару часов в день. Но меня не было. Я умер в тот день, когда пропала Жозефина.

Дописав абзац, Виктор уставился на мигающий курсор. Вот уже семь дней, как он на острове. Уже неделю с утра до вечера сидит за столом из красного дерева, пытаясь ответить на вопросы журналистов. И лишь этим утром ему наконец удалось напечатать на ноутбуке пять более или менее связных предложений.

Мертв. Самое подходящее слово для того состояния, в котором он находился в первые дни и недели после того.

После того.

Виктор закрыл глаза.

Про первые часы после шока он не мог ничего вспомнить — с кем он разговаривал, где был. Хаос разрушил его семью. Но вся тяжесть легла на плечи Изабель. Это она перебирала для полиции одежду дочери, чтобы узнать, во что та была одета. Она вырезала фотографию из семейного альбома для разыскного плаката. Она обзванивала родственников. А он, знаменитый психиатр, блуждал по Берлину. В самый важный момент он постыдно бежал. Изабель и потом оказалась сильнее. Уже через три месяца она продолжила работать консультантом по вопросам предпринимательства, Виктор же продал врачебную практику и не принял после трагедии ни единого пациента.

Неожиданно раздался предупреждающий сигнал ноутбука — следовало опять подключить аккумулятор к сети. В день приезда Виктор передвинул в каминной комнате стол к окну ради великолепного вида на море, но оказалось, что около окна нет розеток. Так что теперь он любовался зимним Северным морем, но должен был каждые шесть часов ставить компьютер заряжаться на столик перед камином. Виктор быстро сохранил документ, пока данные не исчезли навсегда.

Как Жози.

Он посмотрел в окно и тотчас отвернулся — пейзаж был похож на его внутреннее состояние. Поднявшийся ветер дул над камышовой крышей и гнал по морю волны. Ветер и волны говорили об одном. Был конец ноября, и зима торопилась к острову со своими друзьями — снегом и холодом.

«Как смерть», — подумал Виктор, вставая.

Маленький двухэтажный домик у моря был построен в начале прошлого века, но последний раз его ремонтировали еще при жизни родителей Виктора. Хорошо, что стараниями бургомистра острова, Хальберштадта, к дому провели электричество и установили неподалеку генератор, обеспечив жильцам свет и тепло. Но долгое отсутствие людей не пошло дому на пользу. Стены требовалось покрасить внутри и снаружи, паркет — заново отшлифовать, а кое-где заменить. Двойные деревянные окна от непогоды чуть перекосились, пропуская теперь холод и влагу. Внутренняя обстановка была шикарной по меркам восьмидесятых годов, да и сегодня говорила о состоятельности семьи Ларенц. Однако лампы в стиле тиффани, мягкая мебель, обтянутая кожей, полки из тикового дерева несли на себе печать заброшенности. Как же давно с них даже пыль не вытирали!

Четыре года, один месяц и два дня.

Виктор и без отрывного календаря на кухне знал, когда он последний раз был на Паркуме. Краска на потолке была тогда такой же несвежей. И каминная полочка так же покрыта копотью. Но кое-что другое было в полном порядке.

Его жизнь.

Он приезжал сюда с Жози, хотя в те последние октябрьские дни она совсем ослабела из-за болезни.

Сев на кожаный диван, Виктор подключил ноутбук к розетке, стараясь не думать о выходных перед тем злосчастным днем. Все напрасно.

Четыре года.

Сорок девять месяцев без единой весточки о Жозефине, несмотря на масштабную поисковую операцию и призывы к населению в прессе. Даже двухсерийная телепередача не дала никаких положительных результатов. И все же Изабель отказывалась объявить о смерти единственной дочери. По этой причине она и была настроена против интервью.

— Нельзя исключать никакой возможности, — сказала она незадолго перед его отъездом. Они стояли на гравийном выезде перед домом. Виктор только отнес вещи в багажник черной «вольво-универсал». Три чемодана. В одном одежда, в двух подборка материалов, связанных с пропавшей Жози: газетные вырезки, протоколы и, разумеется, отчеты Кая Стратманна, частного детектива.

— Тебе не надо ничего обдумывать и ни с чем прощаться, Виктор, — настаивала жена. — Очевидно, что наш ребенок жив.

Разумеется, она не поехала с ним на Паркум и теперь, скорее всего, торчит на совещании в нью-йоркском небоскребе на Парк-авеню. Это был ее способ отвлечься: уйти в работу.

Он вздрогнул, когда тлевшая в открытом камине ветка громко треснула. Синдбад, дремавший все это время под письменным столом, испуганно вскочил и зевал теперь, укоризненно глядя на пламя. Изабель подобрала этого золотистого ретривера два года назад на парковке у пляжа Ваннзее.