Терапия

Джейс:Ты пытаешь меня молчанием? Мы в детском саду, Джесс? Идиотизм! Я не знаю, почему ты так ведешь себя, и это бесит меня. Ответь мне, даже если все, что ты мне напишешь — это попросишь отвалить. Просто ответь хоть что-нибудь... пожалуйста.

Теперь я чувствую себя куском дерьма из-за того, что не прочитала сообщения раньше. Я должна была ответить ему после первого. Открываю последнее и замираю.

Джейс:Я еду. Буду через 15 минут.

Твою мать!

Он едет ко мне домой. Смотрю на время отправления и понимаю, что он будет здесь через десять минут. Я бегу в ванную, вытираю растекшуюся подводку под глазами.

Черт!

Мои глаза выглядят так, будто я выкурила огромный косяк. Теперь он подумает, что я псих или под кайфом.

Я быстро расчесываю волосы и завязываю их в пучок. Затем бегу к тумбочке и прячу дневник, падаю на кровать и пытаюсь успокоить дыхание. Я слышу дверной звонок и замираю. Он здесь, и то, что ко мне никто никогда не приходил в гости, заставляет меня нервничать. Я так рада, что сегодня мама-Марта, а не Пьяница-мать.

Я бегу к входной двери, но мама опережает меня. В руках у нее стакан с прозрачной жидкостью, я сразу понимаю, что Марта на пути к пьянству, если уже не там.

Прекрасно.

Теперь он может увидеть мою пьяную мать, мои красные глаза и поймет, как живут в доме Александр.

Мама открывает дверь и самый красивый мужчина, да, я сказала мужчина, потому что человек, который стоит в дверях — не мальчик. На нем надет черный костюм с белыми пуговицами и бирюзовый галстук. Я изучаю его с головы до ног, а моя челюсть удобно расположилась на полу. Его волосы покрыты лаком и зачесаны как у моделей Холлистера⁶, мне приходится сдерживать себя, чтобы не промчаться мимо мамы и не наброситься на него.

Он что, пытается мучить меня всей этой сексуальностью?

Вот оно: его обожаемая зубочистка, перекатывающаяся между его пухлыми губами, губами, которые я хочу пососать. Я чувствую, как тепло распространяется по моим щекам, и клянусь, стук сердца отдается в ушах.

— Привет, — говорит он, невинно засовывая руки в карманы.

Сначала он смотрит на меня, затем на маму. Я тут же начинаю бояться. Последнее чего я хочу, так это чтобы мама сказала или сделала что-то глупое, поэтому я обхожу ее и выхожу на крыльцо. Оборачиваюсь и смотрю на маму, прежде чем закрыть дверь.

— Мам, я буду через несколько минут, — говорю я и поворачиваюсь к нему лицом.

— Эм, не могла бы ты представить меня своей маме, Джесс? — безобидно спрашивает он, будто между нами сейчас нет гигантской пропасти. Если бы кто-то из нас сделал неправильный шаг, мы бы оба рухнули туда вниз.

— Поверь мне, тебе не стоит с ней знакомиться сегодня, — наши взгляды встречаются, неловкость между нами ужасно напрягает, — разве ты не должен быть на благотворительной фигне? — спрашиваю я.

— Нет, я там, где должен быть, — отвечает он, приводя меня в жуткое неверие. — Ты уже ужинала?

Я стою там, смотрю на его рот и пытаюсь понять, правильно ли поняла его слова, но его зубочистка отвлекает меня.

— Джесс, ужин — да или нет? — спрашивает он, а я смотрю на него, как по уши влюбленный щенок.

— Нет, — невозмутимо отвечаю я.

— Тогда предупреди маму, что мы едем ужинать. Нам надо поговорить.

Я молчу. Просто киваю. Затем смотрю вниз на свою одежду и снова на него. Я чувствую себя одетой очень скромно, напомню — «Музыка делает меня похотливой» все еще красуется на моей груди.

— Не волнуйся по поводу одежды. Мы поедем в автокафе.

Автокафе? Серьезно?

Ладно, пофиг. Я голодная, как собака, и знаю, что нам надо поговорить, если я хочу сохранить с ним хоть какие-то отношения. Он слишком много значит для меня, чтобы позволить своему извращенному мозгу все испортить.

— Хорошо, я скажу маме и вернусь, — я чувствую, как нарастает паника. Что, если он хочет сказать, что мы больше не можем быть друзьями?

Боже, пожалуйста, не дай ему сказать это.

Я захожу в дом и заворачиваю за угол в гостиную.

— Мам, я поеду с другом перекусить. Скоро вернусь.

Она поднимает свою руку и бормочет:

— Оки-доки, милая, — звучит, будто она сейчас счастливо пьяна. Думаю, это намного лучше, чем беспорядочно навиваться, ну и ладно.

Я беру свой телефон и сумку из своей комнаты и подхожу к его грузовику. Он снял пиджак и развязал галстук. Рукава рубашки расстегнуты и подвернуты к локтям. Первые две пуговицы на рубашке тоже расстегнуты, и он выглядит еще лучше, чем при полном параде пять минут назад. Уголки его губ приподняты в легкой улыбке. Это помогает мне дышать, так как показывает, что он больше не злится.

— Как тебе ДК? — спрашивает он, и я смеюсь.

— Что? «Дэйри Куин» — обалденно. «Steak Finger Country Baskets»(прим.перев. — блюдо из закусочной) — отстой, — говорит он, выезжая из моего двора.