Терапия (ЛП)

Рука об руку мы пошли к башне. Мы забрались по лестнице, и я посмотрела на окружающие нас деревья. С его рукой, комфортно устроившейся вокруг меня, мы сидели, и он задавал сложные вопросы, на ответы на которые мне требовались все мои силы.

— Джесс, что с тобой случилось? Почему у тебя все эти шрамы? — прошептал он, глядя на меня с озабоченностью и беспокойством.

Мое сердце ускорилось, и ладони начали потеть. Я знала, что когда-нибудь столкнусь с этим, но не хотела, чтобы это было сегодня. Я просто хотела попрощаться на хорошей ноте. По моему напряженному языку тела он увидел, что я была напугана его вопросами. Он вытянул руку и погладил мою щеку, уверяя, что я была в безопасности.

— Эй, все в порядке. Ты можешь рассказать мне. Кто сделал это с тобой? — спросил он. Боль в его голосе разбивала мне сердце. От мысли, что он даже не подумал, что я делала это сама, я стала еще больше бояться сказать ему правду.

Я покачала головой, когда мои глаза наполнились слезами. Он притянул меня в теплые объятия и крепко держал. Я плакала на его плече, пытаясь понять, как сказать ему правду. Я лгала ему о многих вещах. Мне нужно быть честной насчет этого, даже если он подумает, что я сумасшедшая.

Я отодвинулась и посмотрела на него. Он протянул руку и вытер мои слезы, нежно поцеловав меня в лоб.

— Все в порядке, что бы это ни было. Просто посвяти меня, Джесс. Позволь мне помочь тебе, — сказал он, когда искал мои глаза для ответов.

— Это сделала я, — сказала я стыдливым шепотом и опустила взгляд на свои беспокойные руки. Я не хотела видеть его лицо после моих слов.

Он взял обе мои руки в свои и поднял их к своему рту. Он нежно поцеловал каждую из них, прежде чем притянул меня к себе. Я зарылась лицом в изгиб его шеи, прячась от правды. Он, должно быть, подумал, что я грязная, испорченная, сумасшедшая или хуже — не так хороша для него. Он медленно гладил мои волосы, и мы оба затихли на мгновение, когда он обдумывал, что я сказала.

— Почему, Джесс? Почему ты сделала это со своей прекрасной кожей? Почему ты ранила себя? В этом нет никакого смысла. Я хочу понять, заставь меня понять, — умолял он.

Но я не могла заставить его понять. Я сама едва это понимала. Единственное, что я знала, это то, что я нуждалась в этом, хотела, и мне было необходимо то облегчение, которое оно приносило.

— Ты все еще делаешь это? — спросил он.

— Да, но не так много как раньше, — призналась я быстро, когда ногой ковыряла облупившуюся краску.

— Почему?