Терапия

Вопрос, сформулированный таким образом, прозвучал грубо, но любопытство пересилило вежливость. Морин покатилась со смеху.

— Господи, нет! Беда от одной подобной мысли пришел бы в ужас.

Несколько минут я молча обдумывал эти поразительные откровения.

— Значит, все это время ты не таила на меня обиды? — спросил я через какое-то время.

— Конечно нет! Честно говоря, я не вспоминала о тебе… даже не помню сколько лет.

Думаю, она хотела утешить меня, но, должен сознаться, мне стало обидно.

— Значит, ты не знаешь о моей карьере? — спросил я.

— Нет, а должна была? Ты безумно знаменит?

— Ну, не совсем знаменит. Но имею некоторый успех как телесценарист. Ты когда-нибудь видела «Соседей»?

— Это комедийная программа… из тех, где все время слышен смех, но зрителей не видно?

— Да, это ситком.

— Увы, мы стараемся их не смотреть. Но теперь, когда я знаю, что ты для него пишешь…

— Я пишу его один от начала до конца. Сама идея тоже моя. Я известен как Пузан Пассмор, — сказал я, отчаянно желая высечь хоть искорку узнавания.

— Правда? — Морин засмеялась, наморщив нос. — Пузан!

— А мне бы хотелось, чтобы ты называла меня Лоренс, — сказал я, сожалея о своей откровенности. — Это напоминает мне о прежних днях.

Но с того момента она стала называть меня Пузаном. Это прозвище, похоже, ей понравилось, и она не смогла забыть его.

— Я хочу сказать «Лоренс», но вместо этого у меня вылетает «Пузан», — признавалась она.

В тот день, когда мы встретились, Морин надеялась дойти до Асторги. Она не позволила везти ее от кафе, но, поскольку у нее болела нога, согласилась, чтобы я вез ее рюкзак. Она собиралась заночевать в местном refugio, без прикрас описанном в паломническом путеводителе как «необорудованный спортивный зал». «Это значит, что душа нет», — скорчила гримаску Морин. Я сказал, что буду горько разочарован, если в такой знаменательный день она не примет от меня приглашения на ужин в гостинице, заодно можно будет принять душ в моем номере. Предложение было воспринято очень благожелательно, и мы договорились встретиться на крыльце собора. Я поехал в Асторгу и поселился в гостинице, сняв номер и для Морин в надежде убедить ее переночевать там. (Так и вышло.) Поджидая Морин, я вел себя в Асторге как подобает туристу. Собор был готическим внутри и барочным снаружи (к этому времени я уже почти без труда различал стили), а дворец архиепископа походил на сказочный замок, построенный Гауди, который придумал в Барселоне ту диковинную церковь размером с целый собор и с башнями, как огромные мочалки из люфы, — она так и осталась незаконченной. Асторга тоже могла похвалиться множеством реликвий, включая щепку Честного Креста и лоскуток знамени, побывавшего в мифической битве при Клавихо.

Морин появилась у собора часа через три после нашего расставания и сказала с улыбкой, что без этой тяжести за плечами переход показался ей воскресной прогулкой. Я попросил показать ногу, и то, что я увидел под грязной повязкой, мне очень не понравилось. Икра в синяках и испачкана, а голеностопный сустав распух.

— По-моему, тебе следует показаться врачу, — сказал я.

Морин ответила, что была у врача в Леоне. Он определил растяжение связок, рекомендовал покой и дал какую-то мазь, которая немного помогла. Морин дала ноге четыре дня отдыха, но та все равно болела.

— Тут и четырех месяцев не хватит, — заявил я. — Мне кое-что известно о подобных патологиях. Она не пройдет, пока ты не закончишь паломничество.

— Я не собираюсь бросать все теперь, когда столько пройдено, — ответила Морин.

Я достаточно хорошо знал ее, чтобы не тратить время на уговоры все бросить и вернуться домой. Вместо этого я предложил план, как ей с честью и при этом с максимальным комфортом добраться до Сантьяго. Каждый день я буду отвозить ее багаж к условленному месту, заранее сняв для нас номера с завтраком в какой-нибудь скромной гостинице. Против такого ночлега у Морин принципиальных возражений не было. Она изредка сама баловала себя таким образом, тем более что по мере приближения к Сантьяго народу в refugios все прибывало и, по ее словам, останавливаться там делалось все неприятнее. Но денег у нее было мало, а звонить Беде и просить прислать еще она не хотела. Она согласилась, чтобы за наши номера платил я, но при условии, что по возвращении в Англию она мне все вернет, и скрупулезно записывала все наши расходы.

Мы продвигались к Сантьяго очень небольшими переходами. Даже налегке Морин могла осилить без напряжения не больше десяти-двенадцати километров в день, и на преодоление даже этого скромного расстояния у нее уходило до четырех часов. Обычно, зарегистрировавшись в гостинице, я возвращался по Camino назад, на восток, навстречу Морин, и мы вместе выходили на финишную прямую. Я с удовольствием отметил, что колено хорошо переносило эту нагрузку, даже в горку, даже на неровной дороге. Более того, я осознал, что у меня не было ни одного приступа боли с тех пор, как я приехал в Сен-Жан-Пье-де-Пор.