Эми приехала в мою квартиру сразу после работы, и мы выпили по паре джина с тоником, прежде чем отправиться в ресторанчик «Габриэлли» за углом. Иногда, приезжая ко мне прямо из дому, она привозит какое-нибудь замороженное блюдо собственного приготовления — мусаку, говядину с оливками или coq au vin
[9] - и разогревает его в микроволновке, но обычно мы идем куда-нибудь. Изредка она приглашает меня на ужин к себе домой и тогда накрывает роскошный стол, но это всегда
— Потому что я прячу сверток в сумку, stupido
[10], - сказала Эми, когда я однажды спросил ее об этом.
Сумка у нее действительно необъятных размеров, мягкая итальянская кожаная торба, полная всяких параферналий: тюбиков губной помады и подводки для глаз, пудры и духов, сигарет и зажигалок, ручек и карандашей, блокнотов и ежедневников, аспирина и пластыря, «Тампакса» и прокладок на каждый день, — настоящая система жизнеобеспечения, в которой без особого труда можно спрятать пластиковый контейнер с замороженной мусакой.
Я менял перегоревшую лампочку, когда Эми позвонила по домофону, поэтому не смог сразу ответить. Но вот я нажал кнопку, и на экране в моей крошечной прихожей возникло ее комично искаженное лицо — один рот, нос и глаза.
— Быстрей, Лоренцо, — проговорила она, — умираю хочу писать и выпить, именно в таком порядке.
Среди прочего мне нравится в Эми то, что она никогда не зовет меня Пузаном. Она называет меня разными другими интимными прозвищами, но этим никогда. Я нажал кнопку домофона, и спустя мгновение Эми появилась у меня на пороге. Мы обнялись. Она прижалась холодной щекой к моей щеке, и я вдохнул пьянящий аромат ее любимых духов «Живанши», окутывавших ее облаком. Я повесил ее пальто и, пока она была в ванной, налил нам выпить. Через несколько минут она появилась с заново подкрашенными губами, опустилась в кресло, скрестила свои полные ножки, закурила, взяла бокал и произнесла:
— Твое здоровье, дорогой. Как колено?
Я сказал, что сегодня в поезде здорово прострелило.
— А как поживает Angst?
— Что это такое?
— Да ладно тебе, дорогой! Не притворяйся, что не знаешь, что такое Angst. «Страх» по-немецки. Или «тревога»?
— Меня не спрашивай, — ответил я. — Ты же знаешь, что в языках я полный ноль.
— Ну, все равно, как ты сам? Если не считать колена?
— Паршиво. — И детально описал ей свое состояние в последние несколько дней.
— Это потому, что ты не пишешь. — Она имела в виду сценарии.
— Но я пишу, — возразил я. — Веду дневник.
Черные глаза Эми мигнули от удивления.
— Это еще зачем?
Я пожал плечами.
— Не знаю. Началось из-за одного задания, которое мне дала Александра.
— Ты должен писать то, что уведет тебя прочь от себя, а не вглубь. А новый блок серий будет?
— Потом скажу, — ответил я. — Джейк пригласил меня на ланч обсудить это. А как у тебя прошел день?
— О, ужасно, ужасно, — с милой гримаской ответила она. Дни у Эми всегда проходят плохо. Случись иначе, я думаю, она бы огорчилась. — За завтраком я поссорилась с Зельдой из-за свинарника в ее комнате. Ну, c'est normal
[11]. Потом позвонила секретарша Карла и сказала, что сегодня он не сможет меня принять: у него болит горло, хотя не знаю, зачем отменять сеанс только из-за того, что разболелось горло, - иногда за час он и словечка не проронит. Секретарша ответила, что у него еще и температура. Поэтому весь день я, разумеется, была на грани срыва, как наркоман, которому нужна доза. А Майкл Хинчклифф? Его агент сказал мне, что он «технически свободен» и может сниматься в шпионском сериале на Би-би-си, он чудесно подходит для роли, и что вместо этого начал сниматься в кино, вот скотина. Не говорю уж о последнем ляпе Гарриет.
Гарриет — напарница Эми в агентстве по подбору актеров. Ее длительные отношения с мужчиной по имени Норман только что оборвались, поэтому она не способна мыслить ясно и то и дело ударяется в слезы, разговаривая с клиентами по телефону. Эми пообещала, что расскажет о промахе Гарриет, когда я расскажу ей про свой ланч с Джейком, и мы отправились к «Габриэлли» и заняли там наш столик.